Чем старше я становился, тем больше самостоятельности и независимости во мне проявлялось. Я всё чаще стал приходить туда, куда желал, пользуясь любым возможным случаем, потому что брат всё реже составлял мне компанию. Он не видел смысла ходить на один и тот же спектакль повторно. Мне же всякий раз удавалось отметить в повторке нечто новое, потому что не сюжет и не смысл того, что режиссёр хочет донести до зрителя, стояли для меня на первом месте при посещении театра. Я приходил ради самого театра, сценического действа и игры актёров, которые всякий раз играли по-разному, ведь не могли же они дублировать себя изо дня в день. Сегодня у них идёт всё как по маслу и некоторые превосходят самих себя, а завтра мы увидим, что они работают через силу, что кто-то толкнул декорации, произнёс что-то невпопад или забыл застегнуть часть одежды. Ради удовольствия выучил я многие роли и мог изображать из себя то одного, то другого героя, проживая чужие жизни, потому что это мне было приятно и интересно, а иногда я просто копировал чью-нибудь манеру. Я упивался тем, что могу так забавно передразнивать некоторых актёров. У меня это всегда выходило крайне удачно.

И конечно, я представлял множество раз, как зрители аплодируют именно мне, как величайшему актёру, будто это я только что отыграл спектакль, превзойдя сам себя в главной роли.

Уже в двенадцать лет я твёрдо решил, что хочу стать великим актёром, и начал уделять много времени тому, что следует актёру знать – декламации, физкультуре, английскому языку. Литературу и искусства я уважал, а вот на уроках математики и точных наук вёл себя безобразно, и учителя, не переставая, жаловались моей матери. Но я был уверен в том, что знаю, что именно мне нужно, и на всё остальное не желал понапрасну тратить времени.

Я мечтал стать актёром и верил в свою счастливую звезду. Не скрою, что в пору юности я был очень тщеславен. Я только и делал, что грезил о славе и о том, как весь Лондон будет поклоняться мне, как меня и мою потрясающую игру будут превозносить, и все, кто были до меня, померкнут перед моим величием.

Я начал со школьного драматического кружка, а позднее сменил несколько актёрских курсов, но едва ли принимал то, что говорили мне более опытные наставники. Я не желал прислушиваться ни к кому, ни к чему, уверенный в собственном оригинальном стиле и воистину безграничном таланте. Слишком поздно пришло осознание того, как я жалок как актёр, но мечта никуда не делась. По собственному высокомерию пропускал я мимо ушей ценные уроки мастеров своего дела, которых презирал, уверенный в том, что все они как один хотят подавить мою индивидуальность.

Диалог между Генри и Крисом

1962 год (по большей части)

С этой ссоры и началась реально история этого несчастного…

(Генри спокойно лежит на диване, читая какой-то технический журнал. Тут врывается Крис и начинает ходить по комнате, трогая то один, то другой предмет меблировки. Ясно видно, что он чем-то крайне недоволен и удручён. Он расстроен, но перед братом пытается не показывать этого, маскируясь гневом и негодованием. Генри же всё время разговора остаётся спокойным и рассудительным. Он никогда не верил в то, что Крис добьётся чего-нибудь на театральном поприще, но щадил его чувства, проявляя снисхождение к его молодости и наивности. Видно, что он очень любит младшего брата. Поначалу он не отрывается от своего журнала, но позднее отбрасывает его прочь и садится, настроенный на серьёзный разговор.)

Г.: Какие новости, Крис?

К.: Снова отказали, даже не прослушав мои реплики. Идиоты, вот они кто!