Фраза «если кто-то не будет заранее знать среди тех, кто верит через доказательство» толкуется Александром как «среди того, во что верят», так что смысл таков: «если кто-то не будет заранее знать посылки того, во что верят благодаря доказательству», то есть заключения. Если же читать «среди верящих», то мысль такова: «если кто-то из людей, верящих благодаря доказательству, не будет заранее знать посылки».

p. 72a37 «Тот, кто будет обладать знанием через доказательство, и прочее».

Смысл его слов в том, что не только посылки, принимаемые для заключения, должны быть более достоверными, чем само заключение, но и более достоверными, чем их противоположности. Например, если мы доказываем, что «ничто не возникает из абсолютно несуществующего», то это положение должно быть не только более достоверным, чем заключение, но и более достоверным, чем его противоположность – «нечто возникает из абсолютно несуществующего». Если бы это было не так, то и само заключение не было бы неопровержимым, а мы определили знание как то, что не может быть иным.

p. 72b1 «Но и ничего другого для него не должно быть более достоверным и более известным, чем противоположности начал, из которых возникает силлогизм противоположного обмана».

Он говорит не о том, что «ничто другое не более достоверно», а о том, что «ничто не должно быть более достоверным, чем противоположности начал», из которых возникает ложный силлогизм. Например, если из положения «ничто не возникает из абсолютно несуществующего» получается истинный силлогизм, то из противоположного ему получится ложный.

p. 72b4 «Некоторые, видя, что первые принципы нужно знать, считают, что знания нет».

Тот, кто рассуждает о доказательстве, должен не только излагать то, что относится к его теории, но и опровергать противоположные мнения. Поэтому Аристотель, дав определение доказательства, теперь переходит к опровержению тех, кто отрицает его. Это, во-первых, те, кто вовсе отрицает доказательство, и, во-вторых, те, кто считает, что всё можно доказать (хотя, строго говоря, они тоже уничтожают доказательство, как мы увидим). Ведь необходимо либо вообще не иметь доказательства, либо иметь его для всего, либо для одних вещей – иметь, а для других – нет.

Опровергнув тех, кто отрицает доказательство, и тех, кто считает всё доказуемым, Аристотель оставляет истинное мнение – что доказательство есть для одних вещей, а для других нет, – и позже покажет, для каких именно.

Почему же он не начал с этого вопроса? Ведь в проблемах вопрос «есть ли?» предшествует вопросу «что это?», значит, следовало сначала доказать «есть ли доказательство?», а затем дать его определение. Но он сначала дал определение, а теперь переходит к вопросу о существовании.

Мы отвечаем: подобно тому, как в рассуждении о пустоте он сначала объяснил понятие пустоты («что мы понимаем под пустотой?»), а затем уже исследовал, «есть ли она?», так и здесь, дав понятие доказательства, он исследует, «есть ли такой вид доказательства?». Ведь если у нас нет ясного представления о предмете, мы не можем даже спрашивать, существует ли он.

Но там, где значение термина очевидно (например, «кентавр» – мифы ясно описывают это существо), вопрос «есть ли?» ставится первым. Если бы оказалось, что его нет, дальнейшее исследование было бы излишним. А если бы оказалось, что есть, тогда можно было бы научно исследовать его сущность.

Но поскольку понятие доказательства не было ни ясным, ни общеизвестным, Аристотель сначала объяснил, «что мы понимаем под доказательством?» (а именно: «такой-то силлогизм»), а затем уже спросил, «есть ли такой силлогизм?».