Еще один аргумент через сведение к невозможному, ибо он утверждает, что если бы мы считали великое и малое противоположностями, то это привело бы к тому, что нечто было бы одновременно великим и малым по отношению к другому и другому, явно в сравнении, так что противоположности могли бы быть одновременно, и это было бы противопоставлено самому себе, что невозможно. Поэтому великое и малое не являются противоположностями.

Что касается сущности, то она способна принимать противоположности. Ибо сущность восприимчива к противоположностям, которая, однако, в одно и то же время в одной и той же части принимает противоположности; ибо она никогда не будет в одно и то же время холодной и горячей, белой и черной.

Поэтому, усиливая абсурд, он утверждает, что если великое противопоставить малому, то получится не только то, что одна и та же вещь будет одновременно восприимчива к противоположностям, но и то, что она будет бороться против самой себя, что невозможно: ведь ничто из существующего не борется против самого себя.

Ранее, предположив, что они противоположны, он показал, что величин не существует, а затем, предположив величины, показал, что они не противоположны. Но истина заключается в том, что не существует ни количеств, ни противоположностей, а скорее отношения к чему-то. Однако если отношения к чему-то действительно существуют, то они должны принадлежать к другой категории, чтобы отношение к чему-то можно было принять; ведь где бы оно было, если бы не в категории количества, если бы действительно не существовало противоположностей?

Если кто хочет, говорит он, рассмотреть противоположности с точки зрения количества, пусть возьмет выше и ниже, ибо они наиболее широко отделены друг от друга, а этого требует определение противоположностей, ибо таким образом определяются противоположности, в основном в одном роде отделенные друг от друга; но этого недостаточно, ибо есть не полностью выше и ниже, но скорее вокруг и посередине, которые не противоположности, но отношения к чему-то; ибо вокруг некоторой середины говорят, что она вокруг.

Обрати внимание, как природа, желая объединить противоположности, создала их под одной категорией: ведь цвет состоит из белого и черного как противоположностей, а качество – из горячего и холодного. И они сводят борьбу к одному предмету.

Заявив, что свойство количества – не иметь ничего противоположного, и показав, что это относится ко всему, он не утверждал, что оно единственное (ибо это было очевидно из предыдущего рассуждения о субстанции), но перенес это на другое свойство количества, что оно не может получать большее и меньшее. Это разумно: ведь там, где есть противоположность, есть и большее, и меньшее; но там, где ее нет, нет ни большего, ни меньшего; ведь большее и меньшее возникают из смешения противоположностей. Следует отметить, что это тоже отказ. Подобно тому как тесто подходит и переносится на другую характеристику, которая также в первую очередь называется своей.

Относительно ранее установленного собственного не было сказано, что оно не является собственным для количества: ведь это было очевидно из того, что говорилось о субстанции. Но это прежде всего собственное количество: то, что равное и неравное может быть артикулировано. И если мы также говорим о равном и неравном по отношению к чему-то другому, то это не само по себе, а случайно: например, мы говорим, что это белое тело равно тому белому телу, и точно так же оно неравно, но не по цвету, а по телу. Если кто-то спросит: «Как Аристотель отнес тело к субстанции и снова к количеству, хотя во введении мы говорили, что ничто среди существ не относится к двум категориям?», мы ответим, что он рассматривает тело по-разному: ведь есть материальное тело, например камень или дерево, а есть тело, понимаемое в терминах разума (например, математическое тело). Поэтому по субстанции он взял осязаемое тело, а по количеству – тело, понимаемое в терминах разума.