У Надёжи было две дочери на выданье. Старшая любимая дочь Аксинья была очень придирчива к женихам и стала часто болеть, а младшая Настёна не могла выйти замуж раньше старшей сестры. Аксинья не терпела женихов Настёны, высмеивала их, заставляя плакать свою младшую сестру. И Аксинье ещё не было тридцати, когда она умерла два дня назад. Было ужасно слушать, как старуха проклинала в своём горе младшую, как будто она была виновата в гибели сестры. Чтобы не достались золотые и серебряные украшения младшей, она принарядила в них покойницу. «Зачем тебе, уродине, эти украшения и наряды», – бранила ни свет ни заря свою младшую. Сэмэну было жалко глядеть на неё. Аксинья, побледневшая, выглядела уснувшей и очень красивой во всём блеске золота и серебра даже в гробу. От неё не несло смрадом покойника, и почему-то все любовались её видом, таким смиренным и спокойным по сравнению с тем, какой она была в жизни. Густые ресницы, чёрные как смоль брови, тонкий длинный нос без вздрагивающих от гнева ноздрей, нежный рот, уже не кривившийся от бесконечных капризов, и тонкие пальцы на груди напоминали христианских мадонн в церкви. На пальцах сверкали перстни, переливалось от света золото на ушах и на груди.

Всё это старик с каким-то восхищением рассказал дома своим. Он видел, как прячет глаза Григорий, как от волнения сжимает пальцы рук. Сэмэн начал подозревать что-то. Аксинью похоронили в этом курунгнахе возле её отца, который умер внезапно от болезни несколько лет назад.

Григорий пришёл на кладбище, где было две могилы. Это был сосновый бор, было не так темно, и кресты над земляными холмиками не очень давили на душу. Он воспрянул духом и подошёл к могиле со светлым крестом. Положил аккуратно в ряд свои вещи, которые принёс с собой. Темнота вроде сгустилась, но были отчётливо видны кроны деревьев. Просто казалось, что небо заволокло тучами. Парень вздохнул, глянул с каким-то сожалением на мешочек с едой. Взял лопату в одну руку, а другой перекрестился невпопад. Где-то в лесу закричали птицы. Григорий подождал немного, пока птицы не замолкли. Послышалось скрежетание лопаты по песчаному грунту. Упала выброшенная земля. Постоял, прислушался, затем работа пошла быстрее. Недавно взрытая земля поддавалась легко…

Старик услышал, как лопата ударилась о деревянный настил. Ему захотелось посмотреть, и он выглянул из своего укрытия. Опасаясь, что наступит на засохший сук, осторожно подошёл к могилам. Спрятался за холмиком могилы отца Аксиньи. Не стерпел и начал подниматься, чтобы посмотреть, и внезапно чихнул. Услышав чихание, Григорий встрепенулся. Аксинья как-то вроде пришла в движенье. «Жива», – подумал он. Из глаз девы сверкнули хрустальные слёзы. Григорий осторожно поднял тело и положил наверх. Увидел упавшее с головы украшение и засунул его во внутренний карман летнего камзола [50], затем упёрся в лопату и выпрыгнул из ямы наверх.

Аксинью отнёс подальше от могильной ямы. Затем бросил доски в могилу и зарыл её вместе с гробом обратно. Всё это время часто подходил к Аксинье, трогал руки, лицо. Дева была неподвижна, неизвестно, дышит или нет. Когда работа была закончена, Григорий не знал, что делать. Но потом положил свои вещи в одно место. Взял Аксинью на руки, положил через плечо на себя и пошёл по дороге. Перед ним показалось широкое поле. Он подошёл к росшей возле дороги огромной лиственнице, прислонил девушку к дереву. Аксинья была жива, но бессильна шевелить руками и ногами. Оставив её там, парень вернулся к кладбищу…

Рано утром один парень пастух, проезжавший мимо, увидел девушку и примчался обратно, чтобы сообщить, что покойница сидит возле дороги. Люди быстро поверили запыхавшемуся от страха парню и пришли к дереву. Увидев покойницу, они от ужаса отпрянули, но дневное светило показало, что девушка – не дух её, а настоящий человек, они взяли её на руки и осторожно принесли домой. Её мать Надёжа в это время только проснулась, умывалась и одевалась. Вся её челядь