Вновь сделав паузу, Шелк оперся ладонями о древний, растрескавшийся камень амбиона. К этому времени неяркий солнечный свет, струившийся внутрь сквозь окно в вышине, над двустворчатыми дверьми, выходящими на Солнечную улицу, успел изрядно потускнеть.

– Таким образом, в Писании ясно сказано: ваша палестра не будет продана на сторону ни за недоимки, ни по какой-либо из прочих причин. Ходят слухи, будто она выставлена на торги, и многие из вас им верят… но совершенно напрасно.

Обращенные к нему лица засияли, озарились улыбками.

– Ну а сейчас я поведаю вам о третьем значении этих стихов, касающемся лично меня. Видите ли, это ведь я открыл Писание наугад, посему в нем и обнаружилось кое-что не только для всех, но и для меня одного. Сегодня, когда вы взялись за учебу, я отправился на рынок и приобрел там прекрасную говорящую птицу, ночную клушицу, для личного жертвоприношения… того самого, к коему приступлю, отпустив вас по домам. О том, как я, покупая тех агнцев, доставивших вам столько радости, надеялся, что один из богов, довольный нами, подойдет к сему Окну, как делали боги в прошлом, вы уже знаете и, думаю, поняли, сколь глупы были мои надежды. Вместо этого я получил иной, куда больший дар – дар, какого не выменять даже за всех агнцев с рынка. Да, сегодня я не стану рассказывать о нем вам, но скажу вот что: ниспослан он мне не за жертвы, не за молитвы, не за другие труды… однако ж ниспослан.

Старая майтера Роза сухо кашлянула. Казалось, механизм, заменивший ей дыхательное горло еще до того, как Шелк вымолвил первое в жизни слово, вполне разделяет скепсис хозяйки.

– Осознав это, я сразу же понял: принести благодарственную жертву надлежит мне, мне одному, хотя все мои сбережения уже истрачены на агнцев. И, как ни хотелось бы мне сейчас поведать вам, будто у меня имелся некий хитроумный план решения сей дилеммы, поисков выхода из положения… увы, никаких планов мне в голову не пришло. Зная лишь, что без жертвы не обойтись, уповая единственно на милосердие богов, поспешил я к рынку и по пути встретил незнакомца, снабдившего меня суммой, достаточной для приобретения прекрасной жертвы – говорящей ночной клушицы, о которой я уже упоминал, птицы, очень похожей на ворона. Так, дети мои, я и выяснил, что птиц нельзя отдавать за песню. Мало этого, еще мне – вот как щедры боги к возносящим молитвы – ниспослано было знамение, благая весть о том, что один из богов в самом деле придет к сему Священному Окну, откликнувшись на принесенную мною жертву. Возможно, как я и сказал Лисенку, не сразу, но лишь спустя долгое, долгое время, а посему нам следует набраться терпения. Набраться терпения, не терять веры и ни на минуту не забывать, что у богов есть иные способы говорить с нами, а если так, пусть даже наши Окна умолкнут навек, боги нас не оставят. Прежде всего они говорят с нами посредством знамений, видений и грез, как говорили с людьми во времена юности наших отцов, наших дедов и прадедов. Всякий раз, стоит нам расщедриться на жертву, они говорят с нами устами авгуров, а уж Писание у нас всегда под рукой, к нему можно обратиться за советом, когда б в таковом ни возникла нужда. Стыдно, стыдно нам, дети мои, повторять вслед за некоторыми, будто в наш век мы – что лодки без руля и ветрил!

Громовые раскаты за окнами заглушили даже вопли попрошаек и лоточников, оглашавшие Солнечную. Ребятишки беспокойно заерзали на скамьях, и Шелк после краткой заключительной молитвы распустил учеников по домам.

За дверьми мантейона забарабанили оземь, превращая в грязь желтую пыль, горячие, крупные капли дождя. Высыпавшие наружу ребятишки помчались вдоль Солнечной кто влево, кто вправо: задерживаться ради игр или болтовни, как бывало порой, сегодня не захотелось никому.