– Мне жаль тебя, – хмыкнула Аня, глядя в пол.

– А мне тебя нет!

Лёшка развернулся и пошёл прочь. Обратно домой. Не оборачиваясь. Закрыв уши руками, чтобы больше ничего не слышать. И никого. Это всё неправда. Этого не будет. Он не умрёт.

Как влетел в подъезд и поднялся на пятый этаж, Алексей не помнил. И лестницу свою не помнил, хотя каждую ступеньку, можно сказать, знал в лицо. В голове туман и мысли о смерти. Нервы натянулись, как тугая тетива, готовые в любую секунду взорваться. Глупая девчонка вывела его из себя, заставив вспоминать свои кошмары. Скоро умрёт, как же! Не дождутся! Пришёл в себя лишь в своей комнате, наступив во что-то мокрое, холодное и противное на ковре. Вода. Вода пропитала ковёр насквозь. И как в нём, в Алексее, её столько оказалось. Как такое вообще возможно. Носок мгновенно промок насквозь. Разозлившись, Лёшка ударил кулаком в стену, но тут же застонал от боли в плече. Стянул майку – плечевой сустав, припухший и в жутких кровоподтёках.

– Что за дела-то такие, – простонал Алексей, надел майку обратно и, перешагнув ковёр, направился к окну.

Одним резким движением Лёша отдёрнул занавеску, протянул руку к ручке, намереваясь открыть створку, чтобы впустить свежий осенний воздух и хотя бы попытаться высушить ковёр, другой упёрся в раму и замер на месте. Под его пальцами на белом пластике отделки был аккуратно нарисован чёрный круг, разорванный снизу. Правая рука медленно сползла с ручки, так и не повернув её, и съехала на подоконник.

– Этого не может быть, – выдохнул Лёшка, не веря своим глазам. – Она не могла знать. Не могла.

Алексей осторожно провёл по знаку пальцем, но тот не стёрся и даже не смазался. На секунду показалось, что он увидел тёмную комнату, и пахнуло холодом. Он содрогнулся всем телом, но тут же закружилась голова, и бросило в жар, пот проступил на лбу, во рту пересохло, а к горлу подступала тошнота. Лёша упёрся рукой в раму, в самую последнюю секунду поняв, что полностью закрыл странный знак на окне ладонью. Руку пронзило нестерпимым холодом, Лёшка вскрикнул и сильнее вдавил ладонь в разорванный круг.

Из-под Лёшкиных пальцев по идеально белому пластику окна потянулись тонкие чёрные трещины. Они стремительно расползались, перебираясь на шторы, стены, потолок и пол. Промокший ковёр на полу обветшал на глазах, расползаясь на дряхлые пыльные клочки. Обои на стенах облезли и просалились, местами свисая ободранными кусками. Люстра почернела, плафоны трескались и покрывались пылью, оголённые провода, искрясь, свисли вниз. С потолка осыпалась штукатурка, а пол на глазах дряхлел, оголяя ветхие доски, которых здесь никогда не было.

Лёшка рванул к двери, ухватившись за ручку, которая оказалась старой, местами отколотой, и толкнул от себя. Дверь со скрипом распахнулась, слетела с петель и, упав на пол, рассыпалась в пыль у ног Алексея. Запустенье. Вот оно! Но этого не может быть! Лёшка, задыхаясь и кашляя от поглотившей комнату пыли, помчался на кухню, но разруха не отставала, захватывая и уничтожая всё вокруг Лёшки. Он бежал к выходу. Потолок в коридоре с грохотом обвалился на пол в метре от Лёшки, заставив его отскочить, закрыться руками. Кашляя и отряхиваясь, Лёшка пробивался к выходу. Там лестница. Там выход. Там люди. Добрался до входной двери, дёргал ключ изо всех сил, пытаясь провернуть – не получалось. Замочная скважина за пару минут проржавела насквозь, намертво зажав ключ.

– Давай же! Давай! – кричал Лёшка, дёргая дверную ручку во все стороны. Сердце бешено колотилось, дыхание срывалось, а в груди горело огнём. Разруха добралась и до него: одежда покрывалась сетью мелких чёрных трещин. Он со злостью ударил кулаком в дверь и закричал: