– Дам. Только ты про сало брату моему Дауду (Курешу) не скажешь?

– Нет.

На следующий день подобный диалог был со вторым братом. Но я ни одного из них перед другим никогда не «заложил».

В 1958 году, после окончания пятого класса, я перевелся в только что построенную школу № 31. При моем желании я мог бы остаться учиться в старой школе, тем более что причин со стороны руководства школы № 30 для моего перевода в другую школу не было никаких. Учился я в школе хорошо, был отличником, моя фотография висела на школьной доске почета. Очень хорошо ко мне относилась наш классный руководитель Лошкарева Лидия Мартемьяновна, у меня был полный дружеский контакт со всеми учениками класса, да и мои родители несколько негативно относились к переводу. Решение в основном было мое и по следующим двум причинам. В связи с вводом в нашем пристанционном районе еще одной школы потребовалось перераспределение учеников, поэтому детей, проживающих на наших улицах, записали в новую школу. Во-первых, все ребята с нашей округи шли в новую школу, а во-вторых, в первый класс новой школы шел и мой младший брат Алеша. Именно эта причина в основном и повлияла на мой перевод.

Класс 6 «В», куда я попал, был сборный. В основном в нем учились великовозрастные ребята и девчата 1941–1945 годов рождения. Нас, 1946 года рождения, в классе было всего четыре человека. Конечно, я скучал по ребятам из старого класса – там мы все были ровесниками. Большая разница в возрасте накладывала свой отпечаток на взаимоотношения между учениками, но я учился очень хорошо, всегда помогал старшим ребятам в учебе, и в дальнейшем некомфортно в классе себя не чувствовал.

Как бы то ни было, но преподаватели в этой школе были собраны не просто хорошие, а очень хорошие. Директором школы был фронтовик-орденоносец Богомазов Иван Харитонович. За форму своего лица он среди учеников имел прозвище «Скула». Кстати сказать, директором он был своеобразным. За озорство, хулиганские поступки, курение он редко отправлял учеников за родителями, а принимал решение о наказании и осуществлял его сам – заводил ученика в свой кабинет и давал ему несколько отеческих затрещин. За такой метод воспитания его и боялись, и любили. Классным руководителем в нашем классе был учитель математики Казаков Павел Петрович. Возрастом он был такой же, как и мой отец, может быть, года на три-четыре моложе. В Щучинск он приехал, или его выслали, то ли до войны, то ли сразу после войны. Чувствовалось, что воспитания он был не пролетарского – на работу всегда приходил в строгом костюме, белой рубашке и при галстуке. Тем, что в дальнейшем мне довольно легко давались математические науки, я обязан ему. Хотя в пятом классе по алгебре и геометрии у меня были пятерки, но у меня после объяснения нового материала учительницей, ее звали Галиной Ивановной (фамилии не помню – кажется, Макарова) всегда оставалась масса вопросов. При объяснении же Павлом Петровичем у меня «непонятков» никогда не возникало. К тому же он, каким-то образом, выделил из всего коллектива класса трех, как он тогда говорил, перспективных и способных к математике учеников – меня, Сашку Абрамова и Мишку Цокова и стал заниматься с нами дополнительно. Учась в седьмом классе, мы уже довольно успешно решали задачи программ восьмого и девятого класса.

Как-то зимой, возвратившись из школы домой, где-то ближе к вечеру я занимался «уборкой» домашней скотины – кормил, поил, чистил хлев от навоза. Вдруг залаяла собака, и это был знак, что к нам кто-то пришел. Я выглянул из сарая и увидел входящую во двор фигуру моего классного руководителя – Павла Петровича Казакова. Пока я не догадывался о причине данного визита, но все равно ощутил, как липкий пот потек по спине. Хотя в школе я считался одним из лучших учеников, но и отличался озорством, за что часто получал нагоняи от учителей. Павел Петрович, зная крутость нрава моего отца, за мои выходки как-то пригрозил мне, что о моем поведении поставит его в известность. Поэтому, когда я увидал учителя у нас во дворе, меня охватила некоторая тревога, что час моего наказания очень близок.