В то время самый вкусный хлеб в городе пекли в железнодорожной пекарне. Располагалась она немного в стороне от железнодорожной больницы, рядом с начальной школой – «Лягушкой». Основная масса свежеиспеченного хлеба распределялась по магазинам ОРСа, которые находились на территории железнодорожных предприятий. Остатки хлеба пускались в свободную продажу в основном через два магазина ОРСа – № 5 и № 3. В народе, как я уже говорил, они получили простые названия – «пятый» и «третий».

Хлеб из пекарни в магазины завозили не раньше двенадцати часов дня, и, как правило, его всем желающим не хватало. Давали его только по одной булке в одни руки. Мать часто рано утром отправляла меня в «третий» магазин, который находился недалеко от пекарни, стоять по полдня в очереди за хлебом.

«Застолбив» свое место в очереди, мы, с позволения взрослых очередников, занимались поблизости своими детскими забавами, в то же время зорко следя за ситуацией с подвозкой хлеба из пекарни в магазин, чтобы не пропустить свою очередь.

Неподалеку от магазина проходила железнодорожная линия, которая шла в сторону горы на щебеночные заводы. Вдоль линии была выкопана большая траншея, в которую сливалась битумная масса. Местными организациями битум использовался для гидроизоляции кровель и фундаментов, приготовления асфальта. Здесь же складировалась в больших круглых чушках твердая битумная смола. Камнем мы откалывали кусочки битума и использовали в качестве жвачки – жевательной резинки в сегодняшнем понимании. В жидкий битум иногда садились воробьи, в основном желторотые птенчики, и тут же попадали в своего рода трясину – лапки их вязли в битуме, взлететь они уже никак не могли и, естественно, погибали. Чтобы вызволить их из этого плена, мы из обрезков досок сооружали своего рода мостки, по которым самый смелый на коленках добирался до несчастной птицы и вытаскивал ее из битума. Птичка была ослабленной, поэтому мы долго и терпеливо приводили ее в чувство – обтирали от битума, поили изо рта водой, кормили крошками. Большой радостью для нас было, когда она взлетала.

На площадке перед магазином стояли высоченные тополя. Мы, мальчишки, чтобы каким-то образом скоротать время, устраивали состязания – кто выше заберется на дерево. Особенной лихостью считалось покачаться на ветке на самой большой высоте. Но однажды случилась беда. Один из мальчишек, кажется, он был то ли со Степной, то ли с Рабочей улицы – я уже сейчас не помню, залез на самую верхнюю ветку тополя, она обломилась под ним, и он упал вниз головой на землю с высоты примерно третьего этажа. Недалеко от магазина находилась железнодорожная больница, и взрослые мужчины почти бегом отнесли его туда. Но, несмотря на это, его не спасли – травма была смертельная. После этого случая нам строгонастрого было запрещено лазить там (у магазина) по деревьям, да и у нас большого желания уже не было.

Для приемки хлеба из пекарни магазин минут на пятнадцать закрывался. Вся собравшаяся толпа тут же начинала броуновское движение, но по направлению к дверям магазина. Хотя мы, детвора, и были более шустрыми, но первыми в магазине оказывались редко. Взрослые нас на входе сразу отсекали, а когда мы все же заходили в магазин, то нас вставляли в очередь согласно занятым местам.

Когда, наконец, долгожданный, еще горячий, хлеб оказывался у каждого из нас в руках, мы стремглав мчались домой. Но по дороге все-таки удержаться не могли, и матерям мы отдавали булки с обгрызенной с одной стороны корочкой.

Когда настали крепкие морозы, мать покупала в магазине большие плитки китайского черного чая и ездила на попутных машинах в деревни спецпереселенцев (немцев и поляков) Красноармейского, Келлеровского и Чкаловского районов. У них она меняла чай на продукты (муку, масло, сало и т. п.). В то время спецпереселенцев почти не выпускали за пределы населенного пункта, где они проживали.