«…психические и моторные процессы находятся в непосредственной причинной связи между собой и окружающей действительностью. По этой гипотезе непосредственности получается, что поведение осуществляется помимо существенного соучастия субъекта, личности как конкретной целостности, что оно представляет собой взаимодействие с действительностью отдельных психических и моторных процессов… Что же касается самого субъекта как конкретной целостности, устанавливающей для достижения своих целей это взаимоотношение со средой, – субъекта с его потребностями, – то при анализе поведения с точки зрения гипотезы непосредственности он полностью исключается из поля зрения как абсолютно лишний <…> субъект вовсе изъят из понятия поведения, в котором оставлены только два… находящихся во взаимосвязи момента – процессы (психические и моторные) и их возбудители. Короче говоря, поведение – это стимул плюс реакция» [55, с. 256].
Здесь, по сути, затрагивается онтологическая неопределённость, возникающая в результате сведения психической реальности к миру явлений, о которой мы уже говорили, – психические процессы причудливо существуют и взаимодействуют между собой сами по себе, без их носителя. Субъекта, которому принадлежат эти процессы, как бы не существует, ибо признание его существования – это признание сущности, стоящей за миром явлений. И именно отрицание её существования позволяет реализовывать схему стимул – реакция.
Опосредующим звеном, стоящим между стимулом и реакцией, согласно Узнадзе, является установка, свойственная как человеку, так и животным, но имеющая у человека больший запас благодаря способности речевого мышления.
Критику «постулата непосредственности», начатую Д. Н. Узнадзе, поддерживал А. Н. Леонтьев, выделявший в психологии два типа анализа, по линии которых она разделена на большие конкурирующие течения: с одной стороны естественнонаучная психология (или бихевиоральная), а с другой – психология как наука о духе (или «менталистская»). В основе первой лежит следующая схема: «воздействие на рецепирующие системы субъекта → возникающие ответные – объективные и субъективные – явления, вызываемые данным воздействием» [37, с. 60]. Данная схема появилась в физиологической психологии XIX века, а позже в бихевиоризме трансформировалась в известную формулу S→R (стимул – реакция), которая и скрывает за собой постулат непосредственности [там же, с. 61]. С точки зрения А. Н. Леонтьева данная формула себя оправдывает «лишь в узких границах лабораторного эксперимента, имеющего своей целью выявить элементарные психофизиологические механизмы» [там же].
Постулат непосредственности, как видим, связывается со схемой «стимул – реакция». Хоть и принято считать, что применение данной схемы является прерогативой бихевиоризма, однако, как отмечал Л. С. Выготский, на самом деле она лежит в самой основе экспериментального метода:
«Все психологические методы, применяемые в настоящее время в экспериментальном исследовании, несмотря на огромное разнообразие, построены по одному принципу, по одному типу, по одной схеме: стимул – реакция… Над чем бы и как бы ни экспериментировал психолог, всегда речь идёт о том, чтобы как-то воздействовать на человека, предъявить ему те или иные раздражения, так или иначе стимулировать его поведение или переживание и затем изучать, исследовать, анализировать, описывать, сравнивать ответ на это воздействие, реакцию, вызванную данным стимулом. Ведь сам смысл эксперимента заключается в том, что исследователь искусственно вызывает изучаемое явление, варьирует условия его протекания, видоизменяет его согласно своим целям» [15, с. 540].