В Осиновом Гнезде тоже пили чай, но всегда прохладным. Бабушка настаивала травы в воде, а потом они добавляли в неё ягоды или мёд по желанию. За столом собиралась вся семья, и чаепитие сопровождалось долгими неторопливыми беседами. Особенно хорошо было летом. Тёплыми вечерами они засиживались, бывало, до последнего луча. Потом в гостиной становилось совсем уж темно, и все, благодушно зевая, разбредались по спальням.

Левар очнулся от воспоминаний, когда у кровати тяжело сел хозяин. Что-то под ним натяжно скрипнуло, но не сломалось. Виднеющаяся над бородой часть его лица на время исчезла в кружке. Потом он смачно фыркнул, широким движением вытерся о рукав и с интересом уставился на Левара.

– Ну?

Левар растерялся. Он только успел открыть рот, когда хозяин снова пробасил:

– Хорош чай?

На какой-то миг Левару почудилось, что в бороде играет самодовольная ухмылка. Он поспешил ответить, не желая казаться невежливым:

– Хороший. Я никогда не пробовал такого… горячего. Как вам это удалось? Вы владеете огнём?

Услышав такое предположение, хозяин оценивающе сощурился.

– Нет, – наконец изрёк он, мотнув гривой. – А ты, малёк, случаем, не в дупле живешь? Видал я тут одно недалече.

Левар кивнул, а хозяин продолжил рассуждать, поглаживая бороду:

– Шибко умно говоришь. Да и уши вона какие. Нос токма свой длинный ты назря сунул в мои сенцы.

Левар покраснел, но ответил с достоинством:

– Прошу прощения. Я не знал, что это Ваши… – он запнулся на незнакомом слове.

Хозяин благодушно ему подсказал:

– Сенцы. Сени то бишь.

– Сени… – глупо повторил Левар, соображая, что говорить дальше. Он всеми силами заставил себя смотреть прямо в глаза бородачу.

То ли от горячего чая, то ли от волнения уши его снова горели. В комнате повисла неловкая тишина. Хозяин норы, судя по всему, тоже обдумывал, что делать с гостем. Он без труда выдержал долгий взгляд и мирно качнул головой.

– Лады, вижу дуплик-то ты беззлобный. Видать, занесло тебя ко мне случаем. Давай знакомиться сызнова, – он протянул ему огромную тёмную ладонь, и белая рука Левара исчезла в ней почти по локоть. Рукопожатие его было таким же крепким, как и его чай.

– Звать меня Вышата. Я, вишь, живу тут один, никому не мешаю. Хотя нет, вру, не один. Мыши мои со мной да эта тростина, – кивнул он в сторону неподвижной женщины. – Смотрю, интерес у тебя к ней объявился. Ты не пужайся. Энто навроде красками писано, токмо не пойму, как. Шибко хорошо. Точно жива. В лесу нашёл, – он широко развёл руки. – Вот такой кусище. Навроде бересты. Там писано что-то было, и эта девка худющая. Я её и вырезал. Сюды приволок. Жалко мне её в лесу оставить было. Так, то бишь, о чём мы? Ну-у, энто… я, значится, Вышата, а тебя как звать, чьих ты будешь?

Левар давно ждал этого вопроса. Он представился и в двух словах рассказал про семью и про своё злосчастное приключение. Вышата хмуро выслушал эпизод с пропавшим грибом и отметил:

– Зорко ты его высмотрел. Я энтот гриб уж четвёртую ночь растил. Ну-у, видать, ветер супротив меня пакостить удумал.

– А как это Вы его «растили»? – забыв про смущение, полюбопытствовал Левар.

– Придумка моя такова, – самодовольно прогудел Вышата в бороду. – Я, вишь, моих мышей на грибницы начуял. Они ведут меня к ним, гляжу – маленько подрасти ему надоть, так я вкруг его, энто, сенцы строю, покамест не подрастёт. До грибов, вишь, тьма охотников. То зверь, то леший какой.

– Простите, кто? – удивился Левар новому слову.

– Леший, – коротко отмахнулся хозяин и продолжил: – И ты, вишь, лихачить удумал… – неодобрительно покачал он головой. – Энтот гриб у меня на особливом счёте был, крайний.