Что и заставило Монте-Кристо точно также отречься от своего отчима. И после неудачной попытки его женить, навсегда уйти от них. В религию.

Ганеша и теперь был всё также очень и очень расстроен. Не меньше его. Ведь сценарий у всех Творцов всегда был один и тот же. Но нравы были уже не те. А потому решение этого вопроса уже не могло быть принято так же просто и плоско. Как мы привыкли наблюдать это за собой в двумерной социальной реальности, разбивающей нашу натуру на: я-для-себя и я-для-других. И просто не мог уже уйти в двумерную плоскость веры.

Хотя бы потому, что его туда теперь никто и не звал. Сканда уже не играл, как прежде, роль Ивана-Крестителя. К этому времени Сканду и самого уже давно растлили и заставили стать кидалой. Мир усложнился. После введения Времени планета перестала быть плоской – площадью. Площадкой для его детских игр в бога. И приобрела объем, форму шара. Расстройство, как и положено «тревожности» экзистенциалистов, пробуждало в Ганеше трехмерное измерение своих глубин, трансцендентное его обычному самосознанию. Ибо соблюдение обычаев о’бычит. Тогда как расс-тройство, напротив, обладало способностью экстра-полировать филигранность его гения.

– Ну, что ты всюду суёшь свой нос, – корил Банан Аполлона. – Ты разве не понял ещё, что бесовки тебя боятся? Они думают, что раз ты такой умный, да бойкий проныра, то таких, как они, у тебя валом. Ты разве не понял ещё, недоумок, что они любят меня и только меня, обычного сатира. Каких навалом. А ты их от меня только отпугиваешь?

– По крайней мере, я поступил честно, – возразил Ганеша.

– Да и – целесообразно, – подхватил Аполлон.

– Да кому нужны ваши оправдания?! – взметнулся Банан. – Вы хоть понимаете, что вы со мной наделали, недоумки?

– Я бы посмотрел, в какой бы ты попал переплёт, – усмехнулся Аполлон, – если бы действительно стал героем этого средневе(н)кового романа.

– А зачем тогда нужен такой умник, как ты?

– Как раз чтобы блестяще разрывать подобные переплёты! – заявил Аполлон с пряной понюшкой торжества. – В которые твои избранницы вечно пытаются заплести твою и без того заплетающуюся натуру. И как венок из цветов романтичных ожиданий торжественно водружают тебе на голову. Пользуясь наивной верой Ганеши во всё, чего бы они ему ни наобещали. Пытаясь влезть вам на шею.

– Совсем уже обленился, животное, – возмещался Банан.

– Животное как раз ты! – усмехнулся в ответ Аполлон. – Притом – ездовое.

– Так воздайте животному животное!

– Сиринга была так мила, – закатил Ганеша глаза к небу.

– А ты нас её лишил!

– Я? – опешил Аполлон от такой наглости. – Это был как раз ты! Но ты этого не замечаешь только потому, что твои поступки тебя гипнотизируют, изменяя твой гормональный фон, и как следствие, программируют на повторение, извращая заодно и твоё мышление – меня. И твою психику – Ганешу. Который, не чая в тебе души, наивно полагает, что раз ты так поступил, то это было не только необходимо и правильно, но и, на сегодняшний день, единственно истинная модель поведения. Которую он поэтому и пытается оправдать, дабы сохранить свою цельность, убеждая тебя и других в её истинности. Мол, нью-вэйв! Смотри и учись, сынок! Поэтому-то бес постоянно и занимается самооправданием, что он просто-напросто пытается таким вот образом принять и понять своё поведение как то, что он сделал сам. А не как то, что он сделал в следствии давления на него обстоятельств, заставивших его в силу его внутренних качеств – беса – поступить именно таким вот образом. Механически! Благодаря чему любой может прикоснуться к себе и увидеть свой неказистый внутренний мир, если более пристально и беспристрастно проанализирует своё недавнее поведение. – усмехнулся Аполлон.