– Повтори! – удар.

– Моя… – еле шевеля губами.

– Не слышу! – удар.

– Моя! – утопая в слезах.

Затем помогли избавиться от бутылки, умыли и отправили восвояси.

– А потом она «сняла побои» и пошла писать на нас заявление в полицию! – решила «добить» его Каллисто. – За свой же косяк! Прикинь? И нам впаяли по целых два года! По её вине.

Ганеша внутренне содрогнулся от пережитого ужаса и лишь заметил:

– Тебе ещё повезло, что ни я тогда был вашим судьей, а та карга. Иначе вы у меня вообще никогда не вышли бы!

И со вздохом понял, что Судьей с такими бесовками быть совсем-совсем не просто. В этом Аду. И он, пожалуй, уже не смог бы им быть. Слишком уж он стал чувствительным. С тех пор. Хотя, возможно, с годами «и это пройдёт».

Каллисто отшатнулась, в недоумении на него посмотрела и спросила:

– И что, я должна была спустить ей с рук это публичное оскорбление? Она же меня опозорила. Перед всеми!

– Ну, не издеваться же над ней. А тем более – так!

– И что же я должна была, по твоему, делать? – встала она «в позу». Ощетинившись, словно кошка. – Я-то была тогда одна, а она – с подругами.

– Ну, оскорбила бы её в ответ. Прям тогда. Ну, или… по морде б дала. Да и делов-то. Пусть бы все её подруги убедились в том, что ты реально крутая.

– Нет, – твердо сказала Каллисто. – Я никому не позволю так себя оскорблять. Даже – тебе!

Не желая признаваться, что она тогда просто «съехала» перед басотой соседки, реально почувствовав себя лошицей. За что, каждый день это в диалогах с Артемидой себе накручивая, через месяц и отыгралась. По-полной! Со всеми «накрутками». На изначальный ценник попранных соседкой ценностей.

В отличии от Сканды, который предпочитал взрываться тут же, без всех этих накруток, сводящих нас с ума.

На что Ганеша лишь в недоумении покачал головой:

– Бесы постоянно пытаются найти виноватых. Но вина вообще не важна! Само наличие конфликтной ситуации призвано показать тебе только твою проблему. Орудие возмездия, через которую бытие тебе это показывает, не так важно. Вместо него придёт другое. Необходимо устранить причину. Только тогда следствие станет невозможным. В любой ситуации виноваты оба. Бьют – устранись из негативной среды. Или исправься и стань сильнее! У тебя всегда есть выбор. Но все ноют и ищут виноватых. Так легче. Стать нытиком. И попасть в ад. Домашний самодельный ад, который всегда с тобой. Твоё «несчастное сознание». Внешний Ад – лишь следствие. Чтобы тебе это наглядно показать.

– Пусть и – в конце жизни, – усмехнулась Каллисто. – Если до тебя это так и не дошло!

Так ничего, по сути, и не поняв. Что она уже в Аду. Снова пережив в этой своей реальности на собственной шкуре то, за что их с Артемидой в этот Ассортир и сослали. С их планеты высшего типа. Но так никакого Урока для себя из этого и не сумев вынести.

Как и то, насколько жёсткую пародию на знаменитую «Битву в кальсонах» они устроили. Как любил шутить Ганимед после «Битвы» с Шотландкой: «Если всё переиначить, обычная пьянка что-нибудь, да значит!» И не подозревая о том, какую «свинью» контекста Каллисто и Артемида им подсунут.

Ганимед, как и Аполлон, смотрел на мир как Художник. Но и он даже не улыбнулся, когда Аполлон во время очередного литературника ему об этом поведал. Не желая подтягиваться до их уровня. Даже – в мыслях! Оставив Аполлона самого всё это тут описывать.

А когда через пару дней, когда они вышли подышать весенним воздухом, Каллисто снова, заручившись его полной поддержкой подруку, совершенно искренне и очень трогательно поведала Ганеше ещё и о том, как она долго-долго плакала в свою подушку, буквально давясь по ночам слезами, чтобы этого никто в их бараке не услышал, и никого из подруг не хотела даже видеть, когда через полтора года отсидки ей так и не удалось выйти раньше срока по условно-досрочному освобождению, вслед за Артемидой, снова и снова вспоминая о том, как её «зарубили» на комиссии эти жестокие тётки, и она прямо перед ними тут же разрыдалась, упав на колени, всё ещё умоляя их её простить…