Только для того чтобы её тело смогло убедиться в том, что вполне себе может делать всё тоже самое, но уже – с ним. Её «куницей». И Каллисто больше никогда не приставала к Артемиде. Таким образом делая нормальными их обеих. Как Прогрессор.

– Наслаждения, как я понял теперь, не бывают грубыми, – усмехнулся он в ответ. – Только – отношение к наслаждениям. И дриады, не умеющие правильно их получать.

– Так что, выходит, что бывают правильные и неправильные способы их получения?

– Конечно. Иначе слово «грех» давно бы выбыло из употребления. Бесовки, слепо кидающиеся в пучину наслаждения и не умеющие контролировать свои эмоции, перестают контролировать и свои поступки. И в конце концов, становятся его рабынями. Бесовками не рождаются, ими становятся.

– Те, кто неправильно получает наслаждение?

– Поэтому проще отказаться от них вообще.

– Так и возник феномен Будды?

– Так в твоей жизни возник я! Чтобы ты научила меня делать куни.

– Я люблю тебя, моя куница!

Но вначале их брачным играм мешал Орфей, то и дело внедряя в Банана на «Зеленом лугу» во Владивудстоке курс экономики:

– Нищета – это те, кто ни-щетают денег. Они их не считают, и поэтому они у них и тают, – усмехался Орфей. – Мне потому и удается содержать Эвридику и дочку и при этом ещё и постоянно куражиться, не ходя больше в море, что я думаю тут за каждую копейку. Не покупая ничего из того, что у меня просят девушки, предварительно не заручившись их согласием компенсировать натурой мои расходы. Запомни, – поучал он, – каждая копейка, которая выходит из твоих рук, должна к тебе же и вернуться. В том или ином виде.

И своими «капитальными» заклинаниями вызывал из туманного капища его подсознания Аполлона. А тот, дабы избежать надвигающейся лавины чрезмерной рационализации разума, окапывался в поэзии. И случайно отрыв в себе талант археолога, кропотливо обнажал от наносов Ганешу, покрывшегося гигантским слоем глины разочарования в себе после потопа слёз.

«Приятно в мартовский фланелевый сезон

Первопроходцем вырядить в иероглифы следы.

Как мрачный люк, задраив комнат бастион,

Прогулкой выбрить личико души!

Руками антиквара нежить зелень трав,

Бродить, припоминая летний город.

Хотя, сорвав лохматый снежный шарф,

Земля ещё в плаще гуляет чёрном.»

Поэтому о Банане в тот период толком-то не было и речи.

Вернее, он был, но чисто механически. Даже во время секса с Каллисто думая совершенно о другом. А то и – о другой. Чем лишь невольно растягивал или расцвечивал исполнение этого вечернего ритуала. Начав вдруг относится к ней с той неистовой нежностью и благоговением, словно бы под ним сейчас оказывалась вовсе не она, а… Сиринга.

По малейшему требованию кладя своё тело на жертвенник её постели.

Не удивительно, что Каллисто cтала говорить тогда, что он – «чудо из чудес!» И вечерами дарила ему минуты (часы, казавшиеся минутами) блаженства. Когда садилась к Ганеше на колени и из глаз её исходил, истаивал такой нежнейший свет неземной любви, что он уже и не жалел о том, что пустился в дрязги эксперимента.

Несмотря на то, что приходившая иногда к ним в гости Анжелика, откровенно завидуя Каллисто в этот их «конфетно-букетный период», пыталась тут же уверить свою подругу, что это у них не навсегда.

– Отнюдь. И очень-очень скоро закончится! – уверяла она. Себя. Непроизвольно ставя у себя в списке потенциальных любовников напротив имени «Ганеша» жирную галочку.

Которую он в следующей главе непременно оживит своим сердечным теплом и превратит в живую галку.

Ну, хотя бы потому, что Анжелика всегда была намного шикарнее Каллисто, да и…