И снова смех. Он проникал под кожу, в клочья рвал мою душу. Но там, в гостиной, всем было плевать. Они обсуждали меня, как подзаборную шавку, не скупясь на грубости и оскорбления. А я даже заплакать толком не могла – так больно было. Невыносимо больно!

– Так чего мы здесь сидим? Леший, пошли знакомиться с твоей оголодавшей сталкершей.

Я отшатнулась от двери. Шаг… Второй… Хотела вернуться на кухню, а дальше – под дождь. Черт с ним, с трассой, с таксистами-шизофрениками! Я мечтала убежать… Чтобы не слышать… Чтобы не стать посмешищем… Но по ошибке перепутала двери и вместо кухни, попала в какую-то кладовку. Свет включился автоматически, а я, зажав ладонью рот, беззвучно завыла. Это был тупи́к.

Ни окон, ни дверей – одни стеллажи вдоль стен, заставленные всяким хламом. Велосипедные покрышки, коробки из-под обуви, какие-то вёдра – мой взгляд остервенело метался от одной полки к другой, пока в дальнем углу я не заметила портновские ножницы – старые, местами ржавые, но точь-в-точь как те, что когда-то давно были у мамы.

Безумная идея ворвалась в мою голову без спроса! Уже в следующий миг я аккуратно задвинула шпингалет на двери и, промокнув рукавом слезы, стянула с себя джинсы. Раскинув те на полу, я схватила ножницы и безжалостно отрезала перепачканные штанины, затем сняла залитый соком блейзер и, оставшись в одном полупрозрачном топе-майке, натянула неприлично короткие самодельные шорты. Всё это дело я дополнила каблуками. Последним штрихом стала прическа. Сорвав с хвоста тугую резинку, я наклонила вниз голову и постаралась пальцами немного взъерошить все еще влажные от дождя волосы. Они слегка вились на кончиках, да и пахли грозой, зато отлично скрывали мои обнаженные плечи и бесстыдно просвечивающее кружево нижнего белья. Пару раз ущипнув себя за щёки, я гулко выдохнула и, не оставляя времени на раздумья, отворила дверь.

Темный коридор, в котором я пряталась до этого, теперь был залит светом и полон людей – все сбежались поглазеть на диковинную зверушку! С кухни доносился встревоженный голос Добрынина, сдобренный чужим улюлюканьем, – еще немного, и Митюшу признали бы треплом. Но мне было глубоко плевать на него. Навалившись на косяк, я оперлась на одну ногу, вторую же изящно выставила вперед. На указательный палец намотала прядь волос, несколько раз облизнула пересохшие от волнения губы, а потом как ни в чём не бывало произнесла:

– Не меня ищете, мальчики?

Митя

Я напоминал себе переспелый помидор – такой же красный и на грани… Одно неловкое слово, чужой смешок —и я грозился лопнуть, забрызгав всех своей желчью.

Мелкая бестия же победно улыбалась… Варя снова меня обошла. На этот раз она не просто воткнула мне вилку в зад, а смачно провернула ее. Вместо того чтобы мотать на кулак слезы и в слепом отчаянии бежать жаловаться своей мамаше, Скворцова уже битый час купалась в лучах славы. Раскованная, красивая, смелая, она ощущала себя в незнакомой компании своей в стельку. В ожидании такси беспечно смеялась. Потягивала колу со льдом. Строила парням глазки. Такой Варю Скворцову я еще не знал и не был уверен, что хотел когда-нибудь узнать…

– Что с твоим настроением, богатырь? – Стефания заискивающе заглянула мне в глаза.

Мы не были парой. Дочь мэра и сын директора школы не самая удачная партия, да и не искрило между нами. Но долгими вечерами на хате Лешего мы спасали друг друга от одиночества, ненужных вопросов и липких сплетен.

Я, как и Стефа, не пропускал ни одной вечеринки. Но если я приезжал сюда по доброй воле и исключительно ради Лешего, то Стеша тусила здесь по приказу своего отца. И правда, найти в нашем городе еще одно такое место, где концентрация папенькиных сынков на квадратный метр зашкаливала бы так же сильно, было практически невозможно. Нужные знакомства, перспективные связи, чужие секреты – Стефания Полунина была игрушкой в руках отца, я же – ее временным спасением.