Я перевязала ладонь чистым платком, подняла сумку с мясом повыше к груди, перехватила поудобнее, чтобы можно было как бросать, так и прикрываться, и постучала в дверь. Альба знала, что я приду. Этот ритуал повторялся у нас каждый третий день, и, казалось, она ожидала меня у входа — так быстро открывалась дверь.
— Давай не сегодня. — Невестка застыла в проходе, уперев руки в бока. Рыжие волосы были собраны в тугую косу, из которой не выбивалось ни пряди, на черном платье красовался тошнотворно белый передник, пояс утягивал и без того тонкую талию, хотя, пожалуй, чуть выше, чем нужно. Маленькая идеальная Альба умудрилась сделать что-то неправильно. Хорошо, что в нашем лесу давно нет волков, а то бы они все передохли от удивления.
— И тебе здравия, — отозвалась я и пихнула сумку с мясом ей в грудь. — Держи подарочек.
На сумке красовалось темное пятно, протекла кровь. Альба недовольно скривилась, но мясо подхватила, отчего потеряла все оборонительное преимущество, и возмутилась:
— Ты мне одежду испачкаешь!
— А ты отойди, может, тогда я промахнусь.
— Еще чего, — вспомнила Альба, на чем остановилась. — Иди, не до тебя сегодня.
— Я это каждый раз слышу.
— Слышишь, да не слушаешь.
— Ладно, считай, что послушалась, — покладисто согласилась я и протянула руку к сумке. — Тогда отдавай.
Альба замялась. Я знала, что дела у них шли не очень хорошо с тех пор, как мой брат больше не мог работать. Родители Альбы не были бедняками, потому она получила хорошее приданое, которого хватило бы на пару лет сытой жизни, а если экономить, то и на все десять. Увы, «сытой» не означало «вкусной», и позволить себе такую хорошую вырезку брат с женой могли, только когда та самая вырезка делала со мной ноги из лавки. Мне же нужно было позаботиться о брате. Если мы с Альбой в чем-то и сходились, то только в том, что ему требовалось очень много сил. Долги я отработаю когда-нибудь потом, если мне вовсе придется это делать. Я никогда не брала того, что еще можно было продать, да и не скрывалась. Если бы хозяин захотел завести счет, чтобы потом предъявить его мне, ему бы ничто не помешало. Но он только кивал и не возражал: возможно, решил, что это плата за штопанье дыр на рубашках.
Стоять на крыльце мне порядком надоело, солнце припекало макушку, а спиной я чувствовала взгляд какого-то зеваки, желающего выяснить, почему меня так долго не пускают внутрь. Альба же все никак не могла выбрать.
— Ладно, забирай, — милостиво разрешила я, показательно закатила глаза и пошла на таран, протискиваясь между ней и косяком.
— Давай ты завтра придешь, я тебя сразу пущу, — предложила она моей спине компромисс.
— Да что не так? — Не выдержав, я развернулась и уставилась на нее. — Хочешь мне что-то сказать — так говори!
На лице у Альбы было написано, что хочет она меня как минимум утопить.
— Хуже ему от тебя.
Я громко фыркнула.
— Ты уходишь, а он потом не спит, — продолжала она. — Лежит, в потолок глядит. Не ест.
— Прям-таки из-за меня? Ты еще расскажи, что это я его чем-то заразила, да не просто так, а специально, чтобы тебе хуже сделать! Только об этом и пеклась!
Альба опустила руки, прислонив сумку к переднику. Казалось, что ее вдруг перестало заботить то, как быстро белоснежная ткань впитает кровь.
— Фрея, солги ему, — попросила она, проигнорировав мой вопрос. — Скажи, что ты замуж идешь. Что нашла уже. Что в столицу поедешь. Что тебе не нужно ничего. Что он может спокойно…
«Умереть», — повисло между нами.
— Рано ему еще — спокойно, — ответила я, потому что не смогла бы выдавить ничего другого, и отправилась в дальнюю комнату. К моему удивлению, Альба, любительница подслушивать под дверью, следом не пошла.