Теперь они шли по заполненной народом улице, весело болтая, вспоминая старые шутки и обмениваясь новостями за последние полгода, что они не виделись. Леоне сделалось невероятно тепло на душе от их встречи, глаза ее светились искренней радостью. Она соскучилась по этому задорному парню, который стал для нее не просто другом… Он стал братом, которого у нее никогда не было. Они могли дурачиться, не переживая о том, что выглядят нелепо, часами валяться на траве, хохоча и болтая обо всем на свете, разглядывать облака, высматривая среди них всевозможные образы, ловить рыбу, драться на палках, устраивать шуточные состязания, плавая и бегая наперегонки, и, конечно, подшучивать друг над другом, не боясь пустых обид.

Словцен, приезжавший временами погостить к своему дядьке в Багровку, что стояла как раз недалеко от заимки Ружены, бывало, захаживал к ним в гости. То помогал чем по хозяйству, то передавал от деревенских заказы на лекарские снадобья, то просто приходил на чай с воздушными пирожками. И завсегда там ему были рады. Леона же в свою очередь стала желанным гостем в Радушном Вепре. Когда им с Руженой случалось заезжать в Яровищи, наставница, бывало, упрошенная Любомирой, оставляла свою воспитанницу у них погостить на седьмицу — другую. «Чего девке там одной у тебя сидеть, скучает небось. Пущай вона у нас поживет, с моими оболтусами всяко не так скучно будет», — говорила Любомира. Ружена нехотя сдавалась, понимая, что девочке нужно общение со сверстниками, а не только со старухой и ворчливым домовым. Она и без того была уж больно закрытой и нелюдимой…

Мимо шагали груженые люди, проезжали навьюченные лошади, грохотали тяжелые заполненные телеги и купеческие кибитки[8]. Громко лаяли дворовые собаки, натягивая цепи и сходя с ума от такого количества чужаков. Поселок постепенно наряжался, готовясь к предстоящим гуляниям. На самой широкой, главной, улице и до самой площади устанавливались торговые палатки, растягивались длинные цветные ленты да развешивались яркие флажки. На площади, где уже почти закончили сооружать подмостки для выступлений, сейчас расчищали место для людских игрищ и расставляли для зрителей длинные лавки перед помостом. Народ был в радостном предвкушении.

До нужного постоялого двора они дошли быстро — за приятным разговором время летит незаметно. Житомир — тучный хозяин корчмы с поредевшими светлыми волосьями на круглой макушке, радостно принял дар от щедрой Любомиры и, заливаясь благодарностями, отдарился в ответ корзинкой полной большущих и пышущих жаром румяных булок. Сладко пахнущая сдоба была нашпигована вяленными ягодами и призывно блестела сверху сахарной корочкой.

Леона, конечно же, не упустила возможности спросить о свободных комнатах, но трактирщик, расцеловавшись со Словценом, признался, что все комнаты уже заняты. Вот, мол, буквально только что последнюю сдал и теперь уже никого не может принять на постой. Вот, если б заранее хоть предупредили, он бы придержал местечко, а так все уж, извини, мил друг.

— Могу, разве что, сеновал предложить, — почесав в затылке, задумчиво предложил Житомир.

Однако тут уже вмешался Словцен, насильно уведя Леону от столь заманчивого предложения.

— Да не валяй дурака ты, Леонка, — сказал друг, когда они уже возвращались обратно. — Живи у меня спокойно. Чего думаешь, места себе не найду что ли. — Парень тихонько ткнул понурую девушку локтем в бок. — Ты ведь пойдешь завтра со мной на ярмарку?

— Само-собой! — оживилась она. — Неужто ты думал отвертеться от меня? Э, не-е, братец, тебе со мной до конца гуляний возиться, — весело ответила девушка, возвращая другу тычок.