Нет, конечно, она не хотела, чтобы эти мифические мужчины как-то мучились, убивались сильно. Ей было бы достаточно благородных страданий, запрятанных где-то в уголке улыбки и крепко сжатых ладонях, в том, как небрежно они смотрят в ночь и едва заметно морщатся, словно от понятной только им одним обиды.

Это было бы так романтично, так до слёз прекрасно, так умильно-упоительно.

Всё-таки шампанское плохо действует на женскую психику.

…Хотя, пожалуй, было бы неплохо знать…

Оранжевая мясорыбка мягко ткнулась ножками в упругий слой песка и ила и настороженно замерла. Так глубоко она ещё не погружалась. Плавники шевелились медленно, преодолевая непривычное давление. Жабры работали на пределе, но голова всë равно кружилась от новых ощущений и недостатка кислорода.

Воспитатель рассказывал, что на самом дне живут страшные существа нирыбанимясы – голодные и бездушные, готовые сожрать каждого, кто потревожит оглушительную тишину глубин.

Мясорыбка с детства мечтала встать голыми пятками на твëрдую почву, почувствовать, как давление холодного океана сжимает хрупкое тельце, и в полной мере насладиться силой и безжалостной властью многотонной толщи воды. Она не верила в нирыбанимясу, потому что считала, что страшнее акул никого быть не может.

Мечта осуществилась и оглушила своей масштабностью.

Аккуратно встав на носочки и уже готовясь отправляться вверх домой, к своей оранжевой стайке, чтобы рассказать о смелом путешествии к самому дну, мясорыбка испуганно замерла. Ей показалось, что вокруг стало немного светлее, и из этой мутной световой дымки смотрят большие грустные глаза.

– Привет, – пузырик воздуха медленно поплыл вверх. – Жизнь – лишь ил и ничего не стоит, не правда ли?

Маленькое сердечко трепыхнулось где-то около жабр и рухнуло в мягкие пяточки.

– Ты молодец, что сюда заплыла, – существо говорило медленно и тягуче. – Новые впечатления и всё такое, будет, что рассказать стайке. Если вернёшься домой, конечно.

– Здравствуйте, – слова давались с трудом, но молчать было не вежливо. – А вы… нирыбанимясо?

– Приятно сознавать, что жизнь прожита не зря, и в верхних школах по-прежнему изучают мой род. Хотя, видимо, упоминают не философские сентенции, а исключительно участие в пищевой цепочке, верно?

– Вы. Меня. Съедите?

– Хотелось бы. А есть предпосылки, чтобы этого не делать? Видишь ли, даже твои ожидания совпадают с моими потребностями, и кто мы такие, чтобы противиться законам мироздания?

Мясорыбка моргнула и попыталась максимально быстро начать подъëм, не обращая внимания на шум в ушах. Существо не отставало, неторопливо колыхаясь рядом с оранжевым пятнышком и распространяя вокруг тусклый свет.

– Я понимаю тебя, поверь. Желание жить вызывает уважение, но, пожалуйста, не стоит так торопиться вверх – разница давления убьёт тебя раньше и гораздо болезненнее, чем моë желание поесть. И неужели глупое стремление бездумно кружиться среди таких же оранжевых существ может быть важнее понимания важности поддержки природного баланса? Да не спеши же так! Твой порыв фатален и бессмысленен.

Мясорыбка от ужаса развила такую скорость, что в жабрах начало покалывать. Но печальный взгляд продолжал преследовать еë, изучая, не отставая ни на миллиметр.

Наконец, очередной пузырик обозначил вздох:

– Поверь, я просто хочу уберечь тебя от мучений кессонной болезни.

Нирыбанимясо качнулось рядом и, открыв огромную пасть, проглотило оранжевую мясорыбку вместе с плавниками и пяточками, после чего ещё раз вздохнуло и погрузилось на дно. Наступила тьма.

Потом вдруг снова забрезжило еле уловимое сияние, и большие печальные глаза уставились в ночь.