– Ну, ты загнул. Прямо Вергилий. Кто ж это вдохновил на такие философизмы? Только не говори, что Елена твоя прекрасная. Где она болталась, пока по тундре со шприцом бегал? Хочешь сказать, блюла тебе верность и преданность? Как бы не так. Меня, жаль, в Питере не было.

– Ну, знаешь, ты действительно того.

– Чего, того?

– Давно по роже не получал.

Оба не заметили, каким багровым сделался Куприянчук.

– Слышь, ты, красавчик, за базар, между прочим, отвечать надо. Это тебе не стишата кропать по вечерам от нечего делать, про блуд и похабство, которыми ты пропитан, как тряпка половая. Сотрясать ещё при этом, как говорит наш Костик, кислород своими бэйцалами.

– Что ты сказал, зеленопогонник? – Бирюков набычился, привстал.

– Не нравится? Читали мы твои опусы, всей заставой ржали. Пушкина из себя корчишь, недоумок? Плотолюбец несчастный, маслобойщик рукоблудный.

– Я маслобойщик? Под каблуком сидишь у благоверной и думаешь, все такие дурошлёпы? Ты послушай, что твои же подчинённые болтают, не ты начальник на заставе, а твоя ненаглядная. Бабий холуй.

Доктор моргнуть глазом не успел, как мимо уха просвистел кулак начальника заставы. Между враждующими сторонами имелось оборонительное сооружение в виде откидного столика. Это обстоятельство не позволило произвести сколь-нибудь значительные разрушения в стане капитана Бирюкова. Удар пришёлся не в челюсть, как планировалось, а в грудную клетку, да и то сила загасилась, поскольку Куприянчук атаковал из позиции сидя. Отброшенный на койку Бирюков побледнел, но секунду спустя, наоборот, покрылся суриком и резко вскочил. Впрочем, вскочить толком не удалось, так как угодил теменем в верхнюю полку и вновь свалился на койку. Куприянчук решительно выбрался из закутка, вытянулся во весь рост и приготовился повторить атаку. Поднялся и Бирюков со словами разочарования:

– Из-за бабы на друзей?

– Друзья?! Твои друзья в овраге лошадь доедают.

– Размажу, как вошь по расчёске!

Гене Савватиеву пришло на ум не допустить кровопролития, он ловко встрял между врагами и, расставив руки, как мог, принялся расталкивать. Благородный порыв, однако, оценен и даже замечен не был. Начальник заставы, теряя самоконтроль, размашистым движением опять запустил кулачище в направлении известной цели. Одновременно такое же действие произвёл капитан Бирюков. Оба видели только искаженные бешенством лица друг друга, а встрявший между ними доктор выпал из поля зрения, для них его словно и не было в каюте. Поэтому обе атаки пришлись в голову ни в чём не повинного доктора. Особенно со стороны Куприянчука. Геннадий почувствовал, как вспыхнуло и зазвенело ухо, а скула отозвалась безразличной, как при контузии, тупой болью. И разъярился сам. Ростом будучи повыше, крепость спортивную в руках имел, приёмам борьбы и бокса обучен. Посему, громко выругавшись, каждому залепил по оплеухе, да так, что оба рухнули под раскладной столик, на мгновение потеряв способность соображать.

Прапорщик спустился по лестнице с палубы в буфет. Здесь хоть и было тесновато, но царил экзотический уют. Стены украшали всевозможные диковинки, засушенные морские звёзды, пейзажи в позолоченных рамках, над дверью висел корабельный штурвал, рядом надраенная до блеска медная рында. Володин дёрнул за шнурок, рында отозвалась мелодичным высокочастотным сопрано. Из подсобки возникло светящееся в матовом свете театрального софита лицо. Остального тела в полумраке не было видно.

– Эй, хозяин, – Костя обратился к лицу. – Дело есть.

– У нас ещё закрыто, – ответило лицо, по-прежнему скрывая за полумраком тело.