– Граждане, не пытайтесь преградить путь товарному составу! Какой ресторан, с видом на море и обратно? Нету тут никакого ресторана, а то я не в курсах.

– Ну, буфет, без разницы. Проверь ассортимент. Может, девочки знакомые встретятся? Пивка попробуй раздобыть. Пообещай, что за ценой не постоим.

– Всё понял, товарищ капитан, лечу, – и прежде, чем выскочить в коридор, состроил на физиономии ехидну. – Будете ждать до тех пор, пока волосы на ладонях не вырастут. Как это там у вас? «Мой лазоревый цветочек, переполнилась душа красотой любовных строчек и летит к тебе, спеша»? Гы-гы-гы.

– Вот балаболка, раздолбай! – высказался Бирюков, когда прапорщик исчез. – Обязательно влезет со своей одесской тарабарщиной, он её, как марксизм-ленинизм, изучает, помешался совсем. Но мужик отличный. Ничего не скажешь. На нём практически вся связь держится. С закрытыми глазами любую аппаратуру разберёт и соберёт. Начинал простым солдатом, теперь вон, каков орёл, прапорщик целый! Божок говаривал, что собирается ему офицерскую должность устроить. Так что станет лейтенантом скоро.

– Дай-то бог, – Куприянчук тоже уважал Костю, поскольку тот, будучи безотказным, всю заставу переоборудовал по-современному. – С таким в разведку не страшно. Гляжу, тебя уже цитируют? Это из того, что опубликовали в «Правде Севера»?

– Вот мы сейчас и поглядим, каков разведчик, – Бирюков, слегка покраснев то ли от досады, что про стихи Куприянчук знает, то ли от удовольствия, улыбнулся. – Не боись, отцы родные, парень шустрый. А вот Людка его. Стервоза, я вам доложу! Гоняет Костю, как Сидорову козу. Однажды попал и я под горячую руку, еле ноги унёс. Схватила тряпку, давай меня охаживать, сама чуть ли не матом: алкаши несчастные, одни бабы на уме, вон из моего дома, мужа будете мне развращать тут. И так далее. Зашёл на свою голову. Говорю Косте, табличку на дверь привесь: «Пьяным и в нетрезвом виде запрещено – вход, вполз, влёт и телепортация»! Ха-ха-ха.

– Поделом, – Куприянчук тоже рассмеялся. – Ты ещё и от моей Галины схлопочешь. Они с Людмилой подруги. Слышал бы ты, Бирюков, как тебе косточки перемывают, когда сходятся.

– Что им ещё остаётся? У них ведь мужья солидные, куда нам до них, – капитана-связиста речь начальника заставы задела за живое. – Все они, на первый взгляд, идеальные. Хозяйки!

– Не понял, что за претензии? – Куприянчук перестал улыбаться, сдвинул брови. – Ты на поворотах-то притормаживай, мальчик, неровен час, сломаешь чего-нибудь себе.

– Ну, докладывайте про доклады, что я цитировать должен[40]. Не беспокойся, начальничек. Не такие повороты проскакивали. Да на скорости. Вы за своими бабами получше бы присматривали. Знаем мы, видали. Пальчиком помани, и побегут. Порядочности на себя напускают.

– Погоди, капитан, – вмешался, предвидя скандал, доктор. – Всех женщин под одну гребёнку не надо. Мало ли, с кем ты шляешься по кабакам. Не все же такие.

– А какие они, не все? – распалялся опьяневший Бирюков. – Нет, ты мне скажи, эскулап, какие они такие, чтоб не под гребёнку?

– Да ты мать вспомни, шалопай.

– При чём здесь мама моя? Я же не про матерей.

– Каждая женщина прежде всего мать! Неважно, в будущем ли, в настоящем или в прошлом. Женщину природа создала для того, чтобы дитя выносить, выкормить и в свет выпустить. Понимаешь? Нас они с первого взгляда воспринимают уже как своё дитя. Подсознательно, конечно. И ласковы с тобой дамы не потому, что ты такой неотразимый, Бирюков, нет. А потому, что в тебе дитя своё будущее зрят.

– Это Людка-то Володина ласковая?

– Именно так, дорогой. Она детей своих защищает. Тех, что уже есть, и тех, которых Костя ещё делать будет. В тебе она угрозу дитяти своему чувствует, то бишь, Константину. И сковородка, которой она Костику порой грозится, это самая настоящая ласка и есть.