Кричала Маша оглушительно. Я даже думала, что она станет оперной певицей, когда вырастет. Мои подруги до сих пор не могут этого забыть. Полина вспоминает:

– Машин крик был воплем, пробирающим до костей.

– Да, а одна моя подруга, когда к нам в гости приходила, уши закрывала от Машулиного крика.

Так до сих пор. Хорошо, что теперь она может объяснить словами, что конкретно ей не нравится, и умеет регулировать свой голос, понимая, в какой обстановке какой уровень децибел уместен. А в то время нам приходилось, как родителям кузена свинки Пеппы, угадывать. Помните ту серию, где Пеппа впервые встречается с новорожденным кузеном, который может изъясняться лишь криком. А родители понимают, что он хочет есть или его нужно переодеть. Пеппа спрашивает дядю и тетю: «А как вы понимаете, что ему нужно?» И они бодро отвечают: «Мы угадываем!»

Как только Маша училась делать что-то, она использовала этот навык везде и всегда. Она осваивала двигательные навыки раньше возрастной нормы: переворачиваться научилась в два месяца вместо четырех, ползать – в четыре, ходить – в десять. При этом ей не хватало когнитивных навыков и опыта, чтобы оценивать риски.

– Учи ее слезать с дивана ногами вперед, – советовала мне наша педиатриня Катя. – Положи внизу матрас, дай ей сигануть вниз головой – пусть испугается. Потом покажи, как слезать попой вперед, говори просто: «Попой!» – чтобы она запомнила.

Я положила матрас, Маша сиганула вперед головой, и ей это так понравилось, что она тут же захотела повторить. Я свернула процесс, чтобы Маша не вошла во вкус и не попыталась бы проделать это без матраса.

Когда Маша не спала, мне нужно было активно с ней взаимодействовать. Если я пробовала положить дочку в кроватку или в шезлонг на кухне и заняться своими делами, она пронзительным воплем протестовала. Остановить этот крик можно было, начав с ней играть, разговаривать. А можно было взять Машу на руки или посадить в слинг и ходить с ней по квартире, делая что угодно. Так она могла даже заснуть. Но если я пыталась снять ее, заснувшую, с себя, она просыпалась и плакала. Ну что ж, это естественно и физиологично, в традиционных обществах женщины так и делали. Это называется периодом донашивания ребенка, и длится он до девяти месяцев его внеутробной жизни. Я понимала это, но спине было тяжело, а у меня не было способа ее разгрузить. Я не могла позволить себе массаж, у меня не было времени принять ванну, не было возможности сходить на какую-нибудь гимнастику или в бассейн – ни финансовой, ни логистической, ни моральной. Чтобы хотя бы понять, как ты можешь о себе позаботиться, нужен минимальный ментальный ресурс, которого у меня не было.

Все осложнялось тем, что домашних обязанностей никто не отменял. На мне оставалась уборка, стирка, которой прибавилось: младенцы пачкают много пеленок и одежды, своей и маминой. Каждый день мне приходилось не только несколько раз переодевать Машу, но и самой переодеваться, так как на мне были отходы ее жизнедеятельности. И как же мне осточертело слышать: а как же раньше жили без подгузников, без стиральной машинки? Это обман! Я не могу знать, как было раньше нашим мамам и бабушкам, но даже сейчас, когда мои дети выросли, одна смена одежды уходит у них на день. А мы в детстве ходили в одной одежде намного дольше, на даче тем более. С появлением стиральных машин наши стандарты чистоты одежды изменились. Теперь, если ребенок у тебя ходит в чем-то не совсем свежем, можно сказать: ну как же так, почему не постирать, не сложно же в машинку бросить! Раньше нас ругали за испачканную одежду и всячески приучали к аккуратности. Теперь же мы жалеем детей, и правильно: постирать не сложно. Но домашней работы от этого прибавилось.