Я подняла руки над головой старой женщины и прислушалась к ним. Постепенно ладони стало покалывать, словно иголочками. Нестерпимый жар появился в пальцах, и я вздрогнула, будто меня пробило током.

«Рано начала заниматься практикой, – вздохнула я, – но, слово не воробей»

Отойдя на расстояние от пациентки, я вгляделась в ее биополе. Пятно стало светлее и приобрело пепельный оттенок.

– На сегодня хватит, – как ни в чем не бывало улыбнулась я.

– Спасибо, милая, – удивленно протянула Мария Ивановна, – голова болеть перестала. Ты меня вылечила.

– Завтра, – заверила я, – вам станет гораздо легче.

– Дай-ко я тебе яблочков принесу, – спохватилась соседка, а через пять минут на кухонном столе красовалась корзина антоновки.

– Ура! – закричал появившийся в проеме двери шестилетний Олесь, а четырехлетняя Анжела вопросительно посмотрела на меня, ожидая разрешения полакомиться ароматным плодом.

Я потерла ладошки и подумала, что положение дел исправляется, голодать мы не будем.

К вечеру прибежала соседка с первого этажа и попросила посмотреть ее на предмет каких-нибудь заболеваний. Я искоса взглянула и мысленно перекрестилась. На бабе Зине красовалось то, что в народе называют порчей.

Порчу я снимать не умела, к тому же, боялась, что перетяну ее на себя. Но отказываться от работы было нельзя, мне необходимы деньги.

– Придите завтра, – ласково проговорила я, а сама подумала, что после ее ухода сразу же позвоню бабуле.

– Хорошо, – согласилась Зинаида Антоновна. – И что же, девонька, скрывала, что экстрасенс?

– Какой экстрасенс? – всплеснула руками я.

– Самый настоящий, – улыбнулась соседка. – Только очень добрый. Мы все уже давно полюбили тебя.

И она положила на холодильник шоколадку.

К сожалению, бабуля по телефону отругала меня за то, что обнадежила испорченную соседку.

– И что я теперь ей скажу? – расстроилась я.

– Хочешь перетянуть порчу? Скажи, чтобы сама себя лечила, – отрезала мамина мама. И рассказала про энергетические кирпичики, которыми следует закладывать пробоины в биополе.

Чувствуя слабость в теле, я все же пошла на кухню и сварила манную кашу. А потом позвала детей ужинать. Но ужинать нам не дали.

Соседка из соседнего подъезда, представившаяся Элеонорой Родионовной, притащила фотографию пропавшего месяц назад внука.

– Не можешь сказать, где он сейчас? Жив ли? – тыча мне в нос снимок, возбужденно проговорила она.

– Подождите немного, – я усадила ее на диван, – покормлю детей и приду.

Наскоро поглотав кашу, я вышла к нежданной гостье. Олесь вызвался помыть посуду, а Анжела ее вытереть.

Быстрым движением Элеонора положила на журнальный столик цветное фото, а рядом пятитысячную купюру.

– Уберите деньги, – вяло произнесла я, параллельно соображая, что этой суммы хватило бы оплатить социальные расходы.

Со снимка пытливо смотрел светловолосый юноша, а от него шла живая энергетика. То есть от него шло тепло. Правда, тепло было слабым, будто мальчик в данное время сильно болел.

Я зажмурилась и погрузилась в транс. Из небытия выплыл небольшой щитовой дом, вероятно, садовый, затем железная койка, застеленная ватным одеялом, и на ней тело. Рядом с телом сидела девушка. Она была чем-то одурманена.

Запахло перегаром. Или нет? Непонятно. Невидимая камера поплыла в сторону, появился стол, а на столе шприцы.

Все встало на свои места.

– Он жив, – очнувшись, сказала я напружинившейся Элеоноре. – Но он колется. Он наркоман?

– Да, – вздрогнула соседка. – Где мальчик?

– В саду, – чувствуя сильнейшую слабость, промямлила я. И описала ветхую халупу, в которой находились парень и девушка.

– Где находится этот сад? – закричала клиентка.