– Не знаю, – затряслась я и протянула старухе ее купюру.

Но она ее не взяла. Встав, она поцеловала меня в щеку, а отойдя на шаг, набрала на мобильнике полицию.

Через полчаса приехали стражи порядка и попросили меня нарисовать халупу. Я нарисовала, хотя никогда раньше художеством не занималась.

Дети сидели в уголке и тоскливо смотрели на занятую чужими проблемами мать.

«Потерпите немного, – мысленно обратилась я к ним, – Зато завтра у нас будут деньги, чтобы заплатить за квартиру. А потом я заработаю еще, мы не будем нуждаться назло всем ненадежным папам в мире».

– А можете вы показать это место? – поинтересовался молодой полицейский и расстелил не столе карту республики.

Я обреченно закрыла глаза и начала водить ладонями по атласу. Неожиданно стало жарко. Я убрала руки и прочитала название населенного пункта.

– Абдуллино.

– А если точнее? – с надеждой проговорил страж порядка.

– Точнее, – отрешенно пробормотала я, – садовое товарищество «Дружба».

А высшие силы мне уже показывали номер дома – 125.

– Спасибо! – обрадовался опер и обратился к товарищу, до сих пор молчаливо подпирающему стену. – Поехали.

За ними выбежала заплаканная Элеонора.

Когда они испарились, я поглядела на пятитысячную купюру и подумала о том, что деньги просто так не даются.

Дети спали на ходу. Я уложила их в кроватки и пошла в ванную, чтобы принять душ. А там пустила большую струю теплой воды и с полчаса простояла под ней, чтобы прийти в себя.

А потом отключила мобильник, дверной звонок и, обессиленная, рухнула в разобранную кровать. Заснула сразу.

Утром болело все, что только могло болеть. Я подошла к иконе Богородицы и мысленно попросила у нее прощения за то, что вмешалась в их дела. Она смотрела на меня скорбными глазами. А потом уголки губ Богоматери поползли вверх и она ободряюще улыбнулась.

Стало легче. Я прошла на кухню и сварила овсянку, которую дети не любили. Но она была полезной. К тому же, дешевой.

В дверь нетерпеливо заколотили кулаками. Проснулись дети.

На пороге стояла Элеонора с каким-то мужчиной, как оказалось, отцом наркомана. Они держали в руках букет цветов и торт.

Я посторонилась и нехотя уступила им дорогу. Гости прошли в гостиную, положили на журнальный столик подарки и со словами «нашелся наш Павлик, теперь он в безопасности», бросились меня обнимать.

А затем отец Павлика, словно фокусник, выставил на стол бутылку шампанского и толстую пачку с деньгами.

Через пять минут они дружно ретировались. На кухне умывшиеся дети самостоятельно ковырялись ложками в серой размазне.

Я пересчитала купюры. Их было ровно пятьдесят штук тысячами.

– Живем, – заплакала я и обрушилась в кресло.

Перед внутренним взором мелькнуло ухмыляющееся лицо Ольги Назаренко. Я вздрогнула и затрясла головой.

А потом включила мобильник. Он сразу заверещал, неизвестный голос взывал о помощи. За хорошую оплату.

– Пока не могу, – грустно проговорила я. – Надо восстановиться. Вчера был тяжелый день.

– Может, вы запишете меня на прием? – заплакала незнакомка.

– Хорошо, – я села к компьютеру и создала в нем новый файл. Потом подписала его – «журнал приема».

А затем мы с детьми пошли в магазин, чтобы затариться всевозможными вкусностями.

На скамейке находились подъездные бабушки, которые вскочили с насиженных мест и стали благословлять меня на добрые дела.

Я улыбнулась, вдохнула влажный весенний воздух и, взяв Олеся и Анжелику за руки, пошла в другую жизнь, незнакомую, но сладко волнующую.

Возле супермаркета на деревянном ящике сидела дряхлая старушка и просила милостыню. Я вгляделась в понурую фигуру нищенки и увидела на ее фоне длинный коридор, потрепанные обои, а в поле уныния и тоски замкнутого пространства рыжеволосую женщину с всклокоченными волосами. Она что-то кричала и потрясала скалкой.