И еще одна последняя насколько я помню, общегородская примечательность – Женя Барканова.

Все никак не могу вспомнить на какую ногу она была хроменькая, но ходила она быстро, деловито, имела фигуру скособоченную, но всегда чистенький платочек на голове, повязанный по-больничному. Бежит, потом остановится около меня и быстро спросит.

– Ну что, Витька, как дела? Как мать?!

Помню меня так это бесило, обижало, я не говорил с ней, посылал матом, как и положено было с ней разговаривать, и ничего, она постоит, подождет своего ответа и умчится в любую сторону. Это я уже потом сказал ей.

– Да так, Женя. Вот армию отслужил и приехал домой, И что делать не знаю. Наверное, на машзавод.

А тут Женя Барканова вновь умчалась от меня в свой очередной раз. Я уже знал, что она всех Витьками называет. Но меня то, она называла правильно!! Ускакала она тогда от меня навсегда.

Больше я таких не видел. Уколами, химией, домами инвалидов и престарелых из таких делают или овец или траву. Они пропали, как пропали плакаты с партийными призывами. То ли у нас доброты стало поменьше, то ли химии и физики побольше. Пропали все мои дурачки и дурочки. Как пропали и где их скромные могилки. А чистенький, кем-то повязанный платочек на кривом женском личике, так и стоит в глазах.

Где они, какая судьба выпала моим знакомым, когда, кем – ничего это не известно и никогда больше не узнаешь. А ведь хотелось бы их побаловать и прийти каким-нибудь весенним днем, чтобы положить на их могилки все мои богатства, которыми я владел в детстве. Это патрон от немецкого Парабеллума, связка пескарей, которых я наловил с друзьями, или двухлитровая банка с лесной земляникой. Или кадры с дохлой, плывущей вверх брюхом, рыбой, когда запустили завод ПЖС.

Либо же показать им другое, настоящее кино, когда в Ржевском лесу мы нашли три мины, сложили их в кучку, а четвертой швыряли сверху. Но мы были не совсем были совсем уж придурками.

Мы прятались за стволом небольшого деревца и смотрели на стальную смертоносную кучку по очереди.

Ну, кто же тогда, как не мы сами, и были настоящими дураками! Оказывается, надо было подвесить самую большую мину на веревке, а ту веревку поджечь, чтобы мина упала непременно зеленым взрывателем на остальные. А мы бы тем временем сидели за кустами в небольшом окопчике и смотрели бы, как горит веревка…

Эх! и гнал бы нас своей новой любимой метлой Ваня Хнуля! До самого бы бело-мелового карьера. А то бы мог и сверху камнями кидаться, чтобы не дразнили. Ваня Хнуля боялся высоты и поэтому в политику не лез, кидался издалека, так что мы чувствовали бы себя в безопасности.

Земля наша будет вам всем пухом и любовью, которой так не хватает нам всем, особенно русским, особенно в нашем городке. Как разделились когда то в революцию. Да так все и осталось, только наоборот. Но это еще не конец этой нашей первоначальной бело-пятнистой истории.

Помните, я про Ваню Хнулю рассказывал, как он мел площадь перед заводом? Почему не прямо, не с конца или с начала. как и положено нормальным дворникам?! А большими двумя охватами-заходами, пока весь мусор не соединялся в центре. И уж тут он его, мусор, пинал ногами, бросал в ведро и выносил, четко печатая шаг.

Все потому, что книга, что была у него в руках, под той огромной вербой, была исследованием по Сталинградской битве. А было еще и три сталинских удара, от проходной и до гастронома, что на противоположной стороне площади. Враг будет окружен полностью и безжалостно разгромлен. И так было каждый рабочий день. И не уйдет, не забудем мы эту войну, будь она проклята еще и мною.