А Ваня всегда сатанел от этого женского хора, а тут всего какой-то директор. Пусть из самой Москвы. Ваня поворачивается к нему и коротко посылает его и всю его московскую братию, туда, куда и учили его малые здешние ребятишки. Да еще со своим издевательским ленинским прононсом. Связанным с мужским половым органом. Директор цепенеет. Вся его московская, косыгинская реформа проваливается с треском. Сотрудники стоят вокруг и дружно молчат. Попробуй скажи сейчас что-нибудь наперекор Ване нашему. Все знают и видели, как он кулаком прошибает доску сороковку. И твою грудь точно также. Слава Богу, подбежали оплошавшие шестерки, непосредственные Ванины руководители, которых он слушался всегда. и все объяснили.

Да и впрямь не стоит с ним, дураком, связываться, опять пошлет, хоть ты и директор. Директор и в самом деле вскоре уехал в Москву свою, машзавод был как площадка для карьерного старта. А у нас все осталось по прежнему, женщины опять получали двойной аванс перед Восьмым марта, а Ваня Хнуля мел новую площадь, на которой стояла уже всего три новых плаката, с новыми партийными призывами.

Но все понимают что опять у нас будут низкие зарплаты, в темных бытовках продуктового магазина всегда будет полно крыс и тараканов, а по воскресеньям коллективом будем убирать в подшефном колхозе свеклу, кукурузу на силос и силос на кукурузу. Либо резать веники из вербы на корм скотине в самую зимнюю пору, когда снегу по колено. Ваня Хнуля и свою жизнь и нашу заодно посылал самым дальним и самым близким путем.

А эта серая книга, что когда то читал Ваня, я так и не дочитал ее до конца. Не успел. Брал другой экземпляр в библиотеке. А потом пришло распоряжение из обкома партии, изъять из всех библиотек, выставок и Домов отдыха эту серую книжку и отправить на макулатуру. Поставить, так сказать, шлагбаум. Вот и поставили.

С другим представителем щебекианской дурковатой элиты я сталкивался в своей жизни тоже часто, земляки не дадут соврать. Его звали Коля Пенкин. Вот почему, когда я поначалу вспоминал, смотрел или слушал своего хорошего, до сердца, певца, я не мог не вспоминать и мое знакомство с таким роскошным типом, как «мой Коля Пенкин».

По моей жизни довольно часто мне и я сам говорили так: «Ты что, Коля Пенкин?!», в смысле того, что делаешь не так. И совершено зря.

Коля Пенкин имел немалое для меня значение по графе «самое важнейшее из всех искусств является кино». Да он и одет был по всем правилам кинематографического искусства, галифе и сапоги, полувоенный френч и вот на этом фоне посреди простого русского лица торчит курносый нос с двумя круглыми отверстиями весьма приличного размера. На голове казачья фуражка, и ни у кого не возникало вопросов. Ну, как тут было не улыбнуться.

Это он, выходя из зала бывшего кинотеатра Химик, что располагался напротив химического завода, а там была такая особенность, что выходящие зрители шли по пандусу мимо тех, кто покупал билеты на следующий сеанс. И когда Колю Пенкина спросили как фильм. И в этой очереди был и я, все хотели увидеть фильм, которую предрекали большое кинематографическое будущее, и я так боялся, что билетов мне не достанется.

Коля остановился, крутнул пальцем в правой, ближе к будущим благодарным зрителям, ноздре и сказал одно слово:

– Поедят. Не маленькие. А то!

Ну и что же!! Билет мне тут же сразу достался, и фильм, как я убедился попозже, был и в самом деле из категории – «Поедят».

До сих пор едим. И даже словечко его вернулось, И в Интернете и в самом малом телевизоре.

АТО!