Запасшись в изобилии разными вкусностями, парочка устроилась на берегу пруда Грифонов в тени башни и занималась приятным ничегонеделаньем. Шарра сначала ворчал, что, дескать, они на пикник собрались, а не в эвакуацию (потому что это ему предстояло нести огромную корзину и кучу свёртков, кульков, горшочков и фунтиков, завёрнутых в скатерть). Но затем смирился, сообразив, что есть это всё тоже ему.

– Только и слышу: «Это то же самое, только называется по-другому», «такое есть везде, но зовутся они по-разному» и так далее, – заныла Алиса после пары яиц и ломтика ветчины.

– Ты ещё заплачь.

– Это потому что я ничего здесь не понимаю, не знаю. Этот мир никогда не станет мне близким, навсегда останется чужим…

– Опять лекции читать? Может, уже пора платить мне жалованье?

– А сегодня ты расскажешь мне о местном этикете, ладно? А то я всё время боюсь совершить какую-нибудь дикую бестактность.

– Например?

– К примеру, назвать сэра Персиваля бастардом в глаза. А вдруг он обидится? Вдруг этого нельзя?

– Вообще-то можно. «Великий Бастард Уранский» вовсе не означает, что Персиваль Драмбур самый большой ублюдок в Урании. Это своего рода титул, признание части его королевской крови.

– Ну вот видишь! Я должна знать такие вещи, так что давай, повествуй мне в подробностях. Кстати, пододвинь ко мне ближе мисочку с вареньем. Это вишнёвое?.. Нет, ту, что побольше.

Она замахала рукой, отгоняя слетевшихся на запах сладости пчёл.

– Кыш, пошли отсюда!

– Смешная ты, Алиса. Они же не слышат.

– Откуда ты знаешь? – тут же заспорила она. – Это они тебе поведали на ухо? Может, и слышат. Вибрации всякие ощущают… С чего начнём?

– С самого простого.

– Э! Э! Э! А мне-то что-нибудь останется?! – вскричала Алиса, спасая последний кусок капустного пирога.

– Девушкам мучное вредно.

Надо сказать, что Шарра ел чудовищно много. Он легко мог умять порцию, смертельную для взрослого человека, хотя на его комплекции это никак не отражалось, он оставался всё таким же тощим. Вообще же он был неприхотлив и съедал всё, что давали, или до чего могли дотянуться его длинные руки.

– Первое слово у тебя было не «мама», а «дай»? – сухо поинтересовалась Алиса. – И куда в тебя столько влезает?

– Лучше бы спросила не «куда», а «почему».

– Разве ты голодаешь?

– Хоть я и на особом положении, но живу и столуюсь вместе с монастырской братией.

– Отчего же на особом? – тут же вцепилась она. – Чем ты такой особенный?

В глубине души она, конечно, не сомневалась, что Шарра особенный, но можно же хоть немножко повредничать?

– Я же лорд. Начальству неудобно было помещать меня в странноприимный дом вместе с бродягами и паломниками. После приезда я поначалу квартировал в городе у одной вдовы, – он усмехнулся, – ну а потом в Магистериуме решили, «убояся последствий», запихать меня к монахам. Чтобы я поменьше хулиганил и находился под надзором. Так-то мирянам в обитель хода нет.

«У вдовицы, значит, жил? Ага. Знаем мы. Вдовушки не бывают несговорчивы, даже с такими мальчишками».

Она поскорее сунула в рот оставшийся кусок пирога и чуть не подавилась. Глаза Шарры чуть не выскочили из орбит.

– В первый раз вижу, что ты так лопаешь, обычно у тебя нет аппетита.

С трудом проглотив то, что жевала, девушка произнесла:

– Неужели святые отцы так плохо питаются? А как же садки, полные огромных жирных карпов? А тучные стада, пасущиеся на монастырских лугах? А фазаны, индюшки, цесарки? А многочисленные пасеки, фруктовые сады и огороды?

– Вероятно, всё это предназначается частью на продажу, а частично к столу высшего духовенства. Можешь мне поверить, отче Авель давно бросил умерщвлять свою плоть и перешёл к умерщвлению духа, причём чужого. А кушает он как валеттский епископ. Зато братия наслаждается чечевичной похлёбкой «по-библейски», сушёной рыбой и перловкой. Жратва такая, что и свинью вырвет, а пиво дают разбавленное, один кувшин на три рыла.