– Ирика! – только и успел он воскликнуть. – Я же строго-настрого…

– Тебя всё не было и не было, – хохоча перебила сестра, – вот я и вышла встречать!

И улыбнулась ещё шире, показывая Кутыптэ зубы, среди которых не хватало двух верхних. Кутыптэ хоть и был на целый год старше, но пока не потерял ни одного зуба, поэтому в удивлении уставился на сестру и не понимал, смеяться ему тоже или отругать за непослушание.

– Второй, – хвасталась она. – Сегодня выпал.

И показала пальцем на дырку в зубах.

Какая же она смешная без двух верхних зубов! И Кутыптэ рассмеялся вместе с ней. Так и лежали они: он спиной на хрустящей вязанке хвороста, а она сверху на нём. И оба хохотали! И смех тот звонко уносился сквозь стеклянный от мороза воздух в самую чащу леса, отскакивал от дерева к дереву, перепрыгивал с ветки на ветку, как юркая белка. А сверху вороны с любопытством наблюдали за детьми, резко поворачивая головы, вытягивая шеи, глядя то одним, то другим глазом.

– Ну ладно, – смягчился Кутыптэ, – но обещай, что больше не будешь!

– Не буду, не буду, – протараторила сестра и слезла с брата.

Он поднялся и собрал растрёпанную вязанку.

– Давай помогу, – предложила Ирика и отряхнула с него снег.

Укутанная в тёмно-серую шубейку с огромным воротником и такого же цвета платком на голове, да ещё и в неуклюжих валенках, Ирика была похожа на маленькую проворную старушку. Кутыптэ наблюдал за ней и улыбался. Затем отделил часть хвороста и отдал сестре. Они оставили за спиной могучий лес и вышли на луг.

Солнце светило ярко, а белый луг отражал его свет с такой силой, что смотреть было больно до слёз, и приходилось сильно щуриться. Снег сверкал, как щедрая россыпь алмазов, словно кто-то очень богатый и очень неаккуратный шёл этой дорогой и обронил драгоценные камни. Их здесь было такое множество, что если хорошенечко поискать, то наверняка найдёшь хоть один настоящий. Тогда Кутыптэ с сестрой зажили бы безбедно, и приходилось бы ходить за хворостом не каждый день, а через день или даже через два.

Деревня была всё ближе. Она раскидала домики под высоким утёсом, и отсюда они казались игрушками. Из труб валил печной дым, точно сотканный из овечьей шерсти, кузница чертила в воздухе сажевый штрих, ветряная мельница вращала крыльями. А над всеми постройками возвышалась сторожевая вышка с огромной медной чашей для сигнального огня.

Рядом с Кутыптэ пыхтела от усердия сестра, крепко прижимая хворост и утирая рукавицей нос, а он смотрел под ноги на снег. Вдруг там найдётся хоть один настоящий алмаз.

Мёрзлые доски мостика застонали под валенками Кутыптэ и Ирики, когда они перебегали ручей. Он тонкой струйкой скользил меж ледяных берегов и омывал пригорок с деревней. Отсюда до главных ворот оставалось совсем немного. Дети заторопились домой, предвкушая согревающий отвар из шиповника, как вдруг раздался звон колокола со сторожевой башни. Кутыптэ и Ирика поспешили к воротам и застали жителей в небывалой суматохе.

Мимо пробежал кто-то из мужчин с чёрным пером в руке и криком:

– Ещё одно!

Во дворах лаяли собаки. Народ возбуждённо перекрикивался. Мужчины и женщины сновали с озабоченным видом. «Куда только Долан смотрит», «Ничего, Долан разберётся», «Все на площадь!» – слышалось отовсюду. И только Кузнец с невозмутимым видом рубил на дрова последнюю в деревне лодку.

– Чего застрял? – кричали ему, да он только отмахивался.

Кутыптэ с Ирикой переглянулись, пожали плечами и побрели к себе.

– Пойдём посмотрим, чего они там, – позвала Ирика, когда они бросили хворост у двери своего дома.

– Я замёрз. Я домой.

– Ну и сиди, – хихикнула она и побежала со двора.