Она знает, что нужно говорить – быстро и четко, только главная информация, никаких эмоций и бесполезных "спасите-помогите", как в дешевых фильмах. Она так не поступит. Потому что в этих фильмах никто не выживает.

– Мисс Лаво, Вы уверены, что видели, как неизвестные проникли в дом?

– Да.

А вот сейчас лучше соврать.

– Хорошо, Хэвен, могу я так Вас называть?

– Да.

– Хэвен, полицейская машина в пути, говорите со мной, пока она не приедет. Где Вы сейчас находитесь?

– Я.… В коридоре.

– Хорошо. Убедитесь, пожалуйста, что все двери и окна в доме закрыты.

– Они… Одна дверь открыта.

– Вы видите эту дверь? Можете ее закрыть?

– Д-да… Наверно.

– Тогда закройте.

Хэвен колеблется, но голос в трубке ее успокаивает. В службе спасения работают люди, которые знают, о чем говорят, верно?

Первые шаги даются ей с трудом, она двигается медленно, как во сне. Хэвен хватается за прохладную деревянную ручку и вздрагивает, когда дверь со скрипом закрывается.

– Получилось?

– Да.

– Теперь обернитесь.

– Что? Зачем?

– Вам нужно обернуться и проверить, нет ли никого позади Вас.

Внутри все сжимается. Почему она сама об этом не подумала? И почему ей говорят об этом только сейчас? Хэвен медленно поворачивается. Конец длинного коридора пропадает в темноте.

Она сглатывает.

– Тут никого нет.

Тишина. Хэвен прочищает горло и повторяет:

– Здесь никого. Все в порядке.

Она уже начинает сомневаться в своих словах, а потом слышит голос женщины:

- Вы уверены?

Хэвен застывает. Кровь в ее жилах, кажется, тоже застыла. Она вглядывается в мрачную темноту, как дым, заполнившую коридор, пытаясь увидеть там…

– Вы здесь? – слышит она свой испуганный шепот, но вместо ответа на другом конце провода раздается шипение, как при плохой связи, а ее дрожащая рука не удерживает телефон, и он с приглушенным стуком падает на ковер. Машинально она опускается, чтобы поднять его, но так и остается стоять на коленях. Голос, который она слышит, звучит не здесь, не в этом коридоре, не в этом пространстве и времени, а где-то в уголках ее разума.

Она поднимает голову. На его лице играет его фирменная, невероятно заразительная улыбка, давным-давно зажигавшая в ее сердце теплые огоньки.

– Хэвен, – повторяет он, медленно, будто пробуя ее имя на вкус, и его язык обводит по краю верхнюю губу, оставляя над ней влажную дорожку. Рот его продолжает улыбаться, но глаза не мигая буравят ее лицо. – Проникать в твою голову становится все проще и проще…

Хэвен с ужасом смотрит на темный экран телефона – никакого звонка и не было. Это была лишь иллюзия.

Она заставляет себя снова посмотреть на него. Это не его глаза. Не глаза Джеймса. Точнее, они выглядят,как его глаза, но Хэвен не узнает в них своего старшего брата. Хэвен старается не смотреть в эти пугающие глаза. Она смотрит на большие белые круги на его футболке – мультяшные глаза персонажа из Южного Парка. Откуда он знает, что было на Джеймсе в ту ночь?

– Ты меня боишься? – произносит он, и его язык вновь совершает то же движение. Хэвен думает, сделай он так еще раз, и ее точно вырвет. Она прислушивается к своим ощущением. Боится ли она его? Возможно. Другой вопрос, страшно ли ей?

– Да, – произносит она тихо, но очень четко.

Что-то внутри нее, шестое чувство, маленький чертенок побуждают ее ответить так. Она любит свою интуицию и знает, что в ситуациях, когда не можешь найти ответа у мозга, нужно обращаться именно к ней.

Иногда твой организм лучше тебя знает, как нужно поступить. Первые три дня в ее второй школе в Нью-Йорке каждый раз, выходя из класса в общий коридор, Хэвен сталкивалась с, как выражалась ее подружка Стефани "хулиганами, с которыми лучше не связываться". Хэвен же выразилась бы по-другому. Ей было одиннадцать, у нее раньше ее сверстников начался переходный период, и ей тогда казалось пиком моды красить ногти в матовый черный и носить сразу все кольца с кувшинками, которые присылала ей бабушка. Остальные дети в классе не показывали свою индивидуальность таким ярким образом, и это, несомненно, привлекло внимание Троя и двух его "стражей-троллей", Дика и Свенсона, как мысленно она их называла.