Арсению совсем не хотелось идти в театр вместе с Граблиной, но съеденный омлет заворочался в желудке, не то чтобы обязывая, но как-то напоминая о том, что негоже обижать девушку, угостившую завтраком. Пришлось покорно ответить:

– Я сейчас.

В театр они вошли «под ручку» и, конечно же, первым делом встретили Грачевскую, которую Арсению меньше всего хотелось встретить в данную минуту. Она мило ответила на приветствие и прошла дальше в репетиционный зал, где режиссер, приехавший из Москвы, собирал их на читку нового спектакля. После вчерашней репетиции и сегодняшнего предутреннего сновидения Арсению показалось странным, что Грачевская так сдержанно поздоровалась с ним. Повинуясь завладевшему им чувству, он рванул за ней в репзал, совсем забыв, что на его руке до сих пор каким-то странным довеском болтается Танька.

– Ты куда? А раздеться?

– Да… – остановился Арсений. – Совсем забыл.

– Вот как артисты бросаются в новую работу, – послышался сзади насмешливый комментарий Павла Петровича Кассальского. – Как в омут.

– Когда-то и мы с тобой, Паша, рвали постромки, а сейчас… – заметил Алексей Иванович Корнеев.

– А что? Я и сейчас рву постромки. Разве не видно? – продолжая свой размеренный шаг ответил Кассальский. – Просто ноги уже так быстро не идут.

Арсений с Татьяной прошли в гардероб, надеясь, избежать долгих бесед с Клавдией Андреевной, бывшей примой-балериной, которая последние двадцать лет сидела в гардеробе и, разумеется, скучала. Но сейчас Клавдия Андреевна слушала какую-то передачу по радио и, не желая упустить что-то важное, лишь кивнула в ответ на «здрастье» молодых актеров.

Арсений стащил с себя куртку, сунул в рукав шапку и шарф и подошел к зеркалу, чтобы причесаться.

– А помочь мне снять пальто? – раздался сзади недовольный граблинский голос.

Оказалось, что все это время Танька прела в пальто и ждала, когда он поможет ей раздеться. «Ну, я попал!» – пронеслось в голове Арсения. Он уже сделал шаг по направлению к Таньке, но вовремя остановился и пробормотав: «Ты уж как-нибудь сама, я побегу», – выбежал из гардероба.

Войдя в репетиционный зал, он предусмотрительно сел между Кассальским и Корнеевым, чтобы рядом с ним не влезла Граблина. «Вот хватка – как у акулы. Дорого мне обходится утренний омлет», – все еще никак не мог опомниться Арсений. Только тут он заметил, что прямо перед ним сидит Грачевская. Ее коротко стриженный затылок открывал шею и Арсению вдруг страшно захотелось дотронуться, прижаться к ней губами. Сердце опять заныло брошенным щенком.

Началась читка. Молодой небритый режиссер из Москвы сначала рассказал о новом мюзикле «Чайка» местного композитора Пирожкова, мировая премьера которого должна была состояться здесь в этом театре через два месяца, а потом читал пьесу и неприятным тенорком пел музыкальные номера.

Арсений когда-то видел «Чайку» в Александринке, куда его привела мать, озабоченная культурным развитием сына. Но от того спектакля в памяти не осталось ничего, кроме откровенной скуки и бутербродов с копченой колбасой в театральном буфете.

Да и сейчас он никак не мог сосредоточиться на сюжете: то вспоминал сегодняшний сон, воскрешая в памяти самые интересные подробности, то просто глядел на хрупкие плечи и обнаженную шею Грачевской и думал о том, как бы она отреагировала, если бы он вдруг поцеловал ее – приняла бы поцелуй, ответила, или оттолкнула?

Арсений даже не заметил, когда окончилась читка, и московский режиссер стал беседовать с актерами о пьесе и характере персонажей, так как они их себе представляют. Неожиданно очередь дошла и до Арсения: