Около раздевалки сидела тётя Дуся, наша техничка, приглядывавшая за вещами, когда гардеробщица уходила, и разгадывала кроссворд.

— Река в Африке из трёх букв? — спросила она на моё приветствие.

— Нил, — ответила машинально.

— Подходит. Значит, по горизонтали точно насос, — пробормотала тётя Дуся, вписывая подсказанное слово.

Я сняла с крючка сиротливо висевшую куртку, мешок с обувью и направилась к подоконнику около входа, одеваться.

— Застегнись, — посоветовала тётя Дуся и проворчала: — Ходят нарасхлебень в такую холодрыгу.

Куртку застегнула, похоже, погода и впрямь не весенняя. Стёкла слегка дребезжали от порывистого ветра. Почему-то все взрослые, которых знаю, стремятся проявить обо мне заботу. Родные — понятно, а все остальные почему? Наверное, виной мой небольшой рост, вон третьеклашки и те скоро обгонят. Эх, каблуки бы! Но наша завуч относилась к обуви на высоком каблуке у учениц отрицательно. Могла на школьную дискотеку не пустить, заставив переобуваться. А если ещё с косметикой, по её мнению, перебор, пиши, пропало. В лучшем случае умываться отправляла, в худшем ещё и читала нотацию минут на двадцать на тему, как должны выглядеть советские школьники.

Ветер разыгрался сильный, он гнул деревья, а прохожих заставлял наклоняться в сопротивлении, если дул в лицо, или бежать, если в спину. Я бежала, с трудом удерживая мешок со сменкой, который ветер так и норовил вырвать из рук. Зато добралась быстро. Завернув за угол дома, немного расслабилась. Четыре пятиэтажки, стоящие квадратом образовывали относительно закрытый от ветров двор. Я скинула капюшон и вздрогнула от мужского голоса:

— Это ещё что за девчуля? Почему раньше не видел?

Повернувшись на голос, обнаружила сидящих на корточках около первого подъезда ништяков, местную шпану. Ништяки носили мохеровые кепки, войлочные боты «прощай молодость», присаживались на корточки покурить или «побазарить», и держали в страхе весь город. Хотя в своём районе никого не трогали. Негласное правило, не относящееся к чужакам и к парням в фирменной джинсе и с длинными волосами.

Вопрос адресовался не мне, а приятелям. Один из них и ответил:

— Да ты чо, в натуре? Это ж Белка из соседнего с тобой подъезда.

Остальные заржали. Долговязый парень, даже на корточках возвышавшийся над остальными и странно державший бычок, между большим и указательным пальцем, сказал:

— Да ладно? Она ж была во, — и показал рукой расстояние в полметра от земли.

— Так пока ты, в натуре, трёху отмотал, много чо поменялось, — ответил кто-то.

Я уже не видела, кто именно, шагала к своему пятому подъезду. Внутри всё кипело от возмущения: и эти туда же — Белка. И это не Дубинин, по макушке не огреешь. Димка Дубинин частенько косил под ништяка, переняв походку вразвалочку и словечки. Он даже пробовал приучить друганов курить за углом школы, сидя на корточках. Не получилось, ведь наша завуч, частенько курильщиков гоняла. А убегать лучше из положения стоя.

Пока я дошла до четвёртого этажа, успокоилась. В конце концов, моё прозвище ещё не самый плохой вариант. Дверь открыла своим ключом, мама могла отдыхать после ночной смены. Скинув куртку и туфли, на цыпочках прошла мимо спальни родителей. Из-за закрытой двери в зал, через который можно было пройти в нашу с бабушкой комнату, донёсся звук работающего телевизора.

Я, стараясь не шуметь, открыла дверь. Бабушка сидела в кресле перед телевизором и вязала пуховый платок. Мама, а она вовсе не спала, стояла рядом с распахнутыми дверками серванта и перемывала выгруженную оттуда посуду. Нет, пыль мы часто протирали, но вот так: с мытьём хрусталя, сервизов, стеклянных полок и чисткой задней зеркальной стенки — убирались несколько раз в год перед большими праздниками.