– Это не чернила. Что это за вещество?

Марк (слегка отворачивается):

– Не знаю. Врачи пытались исследовать. – Он поднимает руку, и дата на запястье начинает пульсировать, превращаясь в таймер. – Когда что-то… важное… приближается, они… меняются.

– Важное – это…

Марк пожимает плечами:

– Катастрофы. Кризисы. Смерть. – Он касается татуировки на шее. Буквы «НЕ ВЕРЬ» начинают дрожать и расплываться. – А это… – Он отдергивает руку, когда надпись превращается в слова «СТРАХ 87%», затем возвращается к исходной форме. – Это… мой внутренний голос.

–Ты можешь его контролировать? – осторожно поинтересовался Алекс.

Марк с горькой усмешкой:

– Могу. Но это не так просто, особенно когда сильные эмоции. – Он показывает на запястье, где таймер начинает обратный отсчет. – Видишь? Это не я. Это они.

Кирилл начинает делать заметки прямо на стене: – Биолюминесценция. Похоже на модифицированные меланоциты.

Марк поправляет рукав:

– Да, только я не просил их модифицировать.

– И как ты с этим живешь?

Марк пожимает плечами:

– Как живу? – Он смеется. – Как ходячий барометр. Только вместо погоды – катастрофы. – Он касается шеи, где надпись снова сменяется на «НЕ ВЕРЬ». А таймер на руке сменяется на дату «20.06.25».

Сигнал на браслетах прозвучал резко, но без адского рева утра. Просто вибрация и текст: «ОБЕД. КУХНЯ. 30 МИНУТ».

На кухне царило гнетущее молчание. Сенсорная панель светилась холодным голубым. На поддоне кухонного лифта лежало тринадцать одинаковых скромных пайков: бутерброд с тонким ломтем темного хлеба, кусочками сыра и ветчины, яблоко. Ровно по одному. Никаких испытаний на распределение. Просто еда.

Но воздух был густым от невысказанного. Все помнили утренние «личные баллы». Сола (20), Глеб (20), Ульяна (20) и Марк (18) брали свои пайки первыми, избегая взглядов. Сола нарочито громко развернула свой, устроившись за столом. Глеб схватил свой и тут же ретировался в коридор. Ульяна осторожно взяла паек и яблоко, прошептав «Спасибо» в пустоту. Марк мрачно сунул свой в карман, даже не глядя.

– Роскошь, – цинично протянул Матвей, разглядывая яблоко. – Целое яблоко за бесплатно. Наверное, за наш выдающийся групповой успех. – Его браслет показывал 15. Он поймал взгляд Солы. – Или за особые заслуги. Слушай, а ты же можешь нарисовать себе целый пир, да, Монро?

Сола покраснела, но не сдалась:

– Могу. Но зачем? Чтобы вы все смотрели, как я его ем? – Она откусила от бутерброда с преувеличенным безразличием, но пальцы ее дрожали.

– А баллы-то копятся, – продолжал Матвей, обращаясь уже ко всем. – У кого-то двадцать. У кого-то… скромнее. Интересно, что можно купить за лишние пять? Что-нибудь вкусное? Или… право не участвовать в следующем раунде? – Его взгляд скользнул по всем присутствующим в кухне и задержался на Алексе. – Рынок, говорил Новиков. Рынок начинается с предложения.

– Заткнись, Щербаков, – резко сказала Ася. Ее браслет показал скачок пульса. – Хочешь жрать – жри. Не хочешь – иди своей дорогой.

– Я лишь озвучиваю правила игры, Корецкая, – парировал Матвей, медленно очищая яблоко. – Игнорировать их – глупо. Особенно когда ставки растут. – Он кивнул на обратный отсчет на главном экране кухни: ДО ВЕЧЕРНЕГО ИСПЫТАНИЯ: 04:17:33.

Алекс молча взял свой паек. Хлеб был пресным, сыр – резиновым. Топка. Дрова. Баллы – мера горючести. Он наблюдал, как Лика делится половиной своего яблока с Ульяной. Как Кирилл, уткнувшись в паек, продолжает что-то бормотать про калории и КПД. Как Ваня отдает Яне свою ветчину. Как Артем, отвернувшись к стене, ест в одиночестве, не снимая перчаток. Система дала еду. Но отняла доверие. Посеяла зерно. Теперь ждет, когда оно прорастет ножом в спину соседа.