– Я не просил этого дара! – Виктор сжал голову руками. – Он сжигает меня. И их.

Старик раскрыл шарманку. Внутри вместо валика – зеркало.

– Посмотри.

Виктор увидел себя. Не измученного невротика, а мальчика, сидящего на крыльце с игрушечной скрипкой. Того, кто верил, что музыка лечит.

– Ты потерял берег, – сказал духовник. – Но он всё ещё там.

– —

Катарсис.

На рассвете Виктор вышел на пустынный мост. Достал скрипку. Первая нота – дрожащая, как первый вдох. Вторая – тише шепота. Он играл не для толпы, не для выплеска, а для того мальчика.

Прохожий, старик с собакой, остановился. Потом сел на тротуар и заплакал. Но не от ярости – от облегчения.

Духовник, ставший ветром, унёс последние аккорды в реку. Он понял: искусство – не инструмент, а зеркало. И только душа решает, что в нём отразить – свет или тьму.

Виктор разбил свою скрипку. Но не выбросил – собрал из обломков коллаж на стене мастерской. Снизу прикрепил табличку: «Музыка – это не то, что ты играешь. Это то, что ты слушаешь».

А через месяц взял ученицу. Глухую девочку, чувствовавшую ноты через вибрацию дерева.

Марк привык измерять жизнь цифрами: шесть нулей на счету, тридцать этажей офиса, бесконечные звонки, гулкие, как пустые бутылки. Его душа заросла броней из договоров и акций, но где-то под ней прятался мальчик, который когда-то собирал монеты в треснувшую копилку, мечтая купить маме лекарство. Духовник нашел его там – в щели между «хочу» и «боюсь».

– —

Первое испытание: Исчезновение.

Сначала пропали ключи от пентхауса. Потом – пароли от счетов. Наконец, исчезли голоса: секретарша, партнёры, даже любовница отвечали молчанием. Марк бродил по дому, где эхо шагов звучало громче звонка биржи.

– Это шутка? – крикнул он в тишину, сжимая дорогую ручку, которой некому было подписать приказ.

В ответ духовник послал ветер – он распахнул окно, и в комнату ворвался запах жареных каштанов. Тот самый, что витал на улице, когда мальчик Марк в последний раз видел маму живой.

– —

Второе испытание: Зеркало прошлого.

Сон. Он в костюме, сшитом на последние деньги, стоит у двери клиники. Внутри – мать, которой он не смог оплатить лечение.

– Прости, – шепчет он, но слова возвращаются, как бумеранг, разрезая душу.

Проснувшись, Марк обнаружил на столе старую копилку. Треснувшую. Внутри – одна монета.

– Бред, – проворчал он, швырнув её в мусорку. Но через час вернулся, отряхивая от кофейной гущи.

– —

Третье испытание: Голос без масок.

В офисе появилась девушка с резюме «помощника». Неопытная, с дрожью в голосе.

– У вас… глаза, как у моего отца, – сказала она невпопад. – Он тоже считал, что счёт в банке заменит семью. Умер в одиночестве.

Марк выгнал её. Но ночью её слова проросли в нём сорняками: «А что останется у тебя?»

– —

Развязка в лабиринте.

Духовник подтолкнул его к краю – буквально. На крыше небоскрёба, где Марк праздновал последнюю сделку, перила расшатались. Он упал, но не вниз – «внутрь».

Лабиринт. Стены из папок с делами, пол – из разбитых экранов с котировками. В центре – мальчик с копилкой.

– Я не могу вернуться! – закричал Марк, но мальчик плакал, не слушая.

Тогда он достал монету из кармана. Вложил в детскую ладонь.

Марк очнулся в парке на скамейке. Без часов, телефона, костюма. Рядом спал бродяга, прижав к груди пустую бутылку.

– Голоден? – пробормотал тот, протягивая краюху хлеба.

Марк отказался. Потом передумал. Разломил хлеб пополам.

– Спасибо.

Духовник наблюдал, как впервые за тридцать лет Марк ест, не считая калорий.

На следующий день Марк продал яхту. Не для покаяния – просто вспомнил, как мама боялась воды.