Единственным утешением, тонким лучиком света в этом туманном утре, было осознание того, что она едет не одна. Рядом щебетали и смеялись молодые, задорные девчонки из её цеха, их голоса звенели, как серебряные колокольчики, разгоняя утреннюю тоску. Их смех был заразителен, и Илонка невольно улыбнулась. С ними ехал и заместитель начальника цеха – крупный, веселый мужчина с добродушными морщинками вокруг глаз. Он шутил без умолку, его баритон разливался по проходной, разбавляя атмосферу уныния и безысходности. «Не то что наш начальник, – промелькнула мысль у Илонки, – этот хоть человек». В компанию также влилась пара инженеров, чьи обычно серьезные лица сегодня были расслаблены в предвкушении необычного приключения, и два наладчика оборудования, чьи руки, привыкшие к тонким механизмам, теперь готовились к более грубому труду. В общем, подобралась компания что надо – шумная, жизнерадостная, готовая к любым испытаниям. А для Илонки, новенькой в цехе, это был еще и прекрасный повод быстро познакомиться со всеми, стереть неловкие грани первых дней.

Вскоре все погрузились в старенький, пропахший бензином автобус, и он, кряхтя, тронулся в путь. Куда именно, Илонка не знала – да и какая разница? Куда везли, туда и ехала. Мысли о бескрайних полях, о сырой земле и холоде еще не успели заглушить легкое возбуждение от новизны ситуации. Но когда автобус наконец остановился, и они выгрузились, настроение Илонки рухнуло, словно камень в бездонную пропасть.

Их поселили в двухэтажном здании, которое, казалось, дышало холодом и запустением. Это был не дом, а скорее призрачный остов, абсолютно лишенный тепла и уюта. Жилые помещения располагались на втором этаже, а на первом – нечто, что отдаленно напоминало бытовой блок, но было таким же холодным, неустроенным и неуютным. Каждая трещина в стенах, каждый скрип половицы шептал о давнем забвении. Кормить их собирались в колхозной столовой, но только завтра. А сегодня, в этот первый день, вся их разношерстная, но уже сплоченная компания собралась в одной из комнат на первом этаже. Посреди нее стоял длинный, кое-как сколоченный из досок стол, а рядом – две такие же, грубо сбитые скамьи.

Человек двадцать, все до единого, выставили на стол свои «ссобойки». Запах нарезанных огурцов и помидоров, свежей зелени, нагонял аппетит. Домашние котлеты и отбивные, источающие аппетитный аромат, казались настоящим пиром. И тут заместитель начальника цеха, крякнув заговорщицки, словно фокусник, вытащил из недр своей сумки молочную бутыль. Сердце Илонки ёкнуло – она уже догадывалась, что там. И точно: это был спирт. Вот это поворот! Уныние от холода сменилось каким-то озорным предвкушением.

А потом начался обед, плавно перетекающий в ужин, а для Илонки – в настоящее крещение. Самое ужасное, или, скорее, самое незабываемое, было то, что всех девчонок, пришедших работать в цех сборщицами микросхем, решили «посвятить» в профессию. А это означало, что им наливали спирт, благо, разбавленный водой. Вот тут-то и пришлось Илонке, которая до этого пробовала лишь домашнее яблочное вино, и то по большим праздникам, пить эту жгучую жидкость. Под веселое улюлюканье, ободряющие крики и смех сослуживцев, Илонка делала глоток за глотком. Спирт обжигал горло, оставляя за собой пылающий след, но отступать было некуда. Это был своего рода ритуал, негласный пропуск в новый мир, в новый коллектив. Сразу хочу сказать, что ничего страшного не случилось, кроме ужасного утреннего сушняка, когда рот казался пустыней, а голова – раскаленным котлом.

А потом, утром, начались унылые, но неизбежные трудовые будни на полях колхоза. Морковка уродила на славу – оранжевые корнеплоды плотно сидели в земле, обещая богатый урожай. И дружная компания вместе с Илонкой собирала её почти две недели, каждый день, с утра до вечера. Иногда лил дождь – холодный, пронизывающий, словно тысячи ледяных иголок. Тогда все сидели в здании, вернее, не сидели, а лежали, свернувшись калачиком, пытаясь хоть как-то согреться. Дождь был и благословением, и проклятием: он давал передышку от изнурительного труда, но одновременно усиливал всеобщую сырость и холод.