Когда они выходили из ресторана, Миссио заметил, что дождь за окном усилился, капли барабанили по стеклу в каком-то сложном ритме – слишком регулярном для природного явления.

"А если я снова встречу Архитектора?" – спросил Миссио, когда они стояли у входа под небольшим навесом.

"Скажи ему, что ты готов слушать", – ответил Феликс. – "Но не готов растворяться. Это важное различие".

На мгновение свет на улице мигнул, и в отражении мокрого асфальта Миссио увидел тот же символ – огромный, светящийся, словно выжженный в самой ткани реальности.

"Оно здесь", – прошептал Феликс. "И оно очень заинтересовано в том, что ты будешь делать дальше".

Блюз-бар находился в старой части города, где узкие улочки еще сохраняли характер прошлого века – асимметричные булыжные мостовые, фонари в стиле ар-деко, кирпичные здания с потускневшими вывесками. Дождь почти прекратился, но воздух был насыщен влагой, и свет уличных фонарей преломлялся в миллионах подвешенных капель, создавая вокруг них радужное гало.

Миссио шел, ощущая странную легкость. Разговор с Феликсом не дал ответов, но подарил контекст – хотя бы теоретическую рамку, в которую можно было вписать его опыт. Медальон под рубашкой мягко согревал кожу, как будто передавал энергию от сердца к сердцу через века.

Вход в бар был неприметным – темная дверь, небольшая вывеска с силуэтом саксофона, тусклая неоновая подсветка. Но музыка… музыка проникала сквозь стены, заставляя резонировать что-то глубоко внутри. Это был настоящий блюз – не стерильная реконструкция, а живое, дышащее искусство. Каждая нота была насыщена историей и эмоцией, каждый аккорд рассказывал историю страдания и трансформации.

Перед самой дверью Миссио остановился, вглядываясь в собственное отражение в тёмном стекле. За его плечом словно мелькнула другая фигура – с длинными закрученными усами, с глазами, полными космического безумия. Сальвадор Дали смотрел на него из другой реальности, и в его взгляде читалось понимание и странное сочувствие.

"Я не ты," – прошептал Миссио своему отражению. – "Я – это я".

Дали в отражении улыбнулся, и его улыбка была полна мудрости. Он поднял руку в жесте приветствия – жесте, который был одновременно прощанием.

Миссио коснулся медальона сквозь ткань рубашки, ощущая исходящее от него тепло. Затем решительно открыл дверь и шагнул внутрь – туда, где логика пляшет под музыку интуиции, а структура обретает эмоциональную глубину.

Музыка захлестнула его волной, унося в те глубины сознания, где реальности пересекаются, где первичный код создает новые алгоритмы восприятия, где возможны любые трансформации.

Он был готов сделать следующий шаг.

В передаче данных Миссио наблюдал за тем, как его сознание принимает новую форму. Информационные потоки окружали его подобно северному сиянию – переливающиеся ленты кода, пульсирующие в бесконечной видимости. Здесь не было ни верха, ни низа, ни гравитации – только чистая информация, структурированная в невообразимые узоры.

«Логос в чистейшей форме», – подумал он, пытаясь анализировать окружающее пространство с привычной научной методичностью. – «Данные, алгоритмы, структура. Всё подчиняется логике».

«¿Estás seguro, mi amigo?» – раздался голос с испанским акцентом.

Миссио резко обернулся, хотя в этом пространстве понятие «обернуться» было весьма условным. В потоках данных перед ним формировался знакомый образ – вытянутые усы, широко распахнутые глаза, эксцентричная осанка.

"Дали? Как ты здесь оказался?"

«Я всегда был здесь, доктор», – ответил сюрреалист, выполняя немыслимый пируэт в цифровом пространстве. В твоем подавленном патосе. Я – та часть тебя, которую ты так старательно игнорировал.