– У вас такие красные пятна здесь… Надо было раньше снять. Больно? – Настя касается меня кончиками пальцев ниже пупка, проводит вдоль резинки трусов.

– Сделай, чтобы было легко, – говорю я, с трудом подбирая слова.

Настя смущается, выпрямляется и пару секунд смотрит в мои глаза.

– Где у вас лежит постельное бельё? – задаёт вопрос, а я хмурю брови: хозяйством всегда занималась Татьяна. Я не имею ни малейшего понятия, где у нас лежат какие-либо вещи.

– А, ну да… нашла что спросить. Я сейчас…

Настя уходит. Остаюсь лежать в одних трусах, член окреп, и я криво усмехаюсь: даже в таком состоянии важно оставаться мужчиной. Но почему я так реагирую на неё? Её глаза… теперь я знаю, какого они цвета: карие. Только зачем мне это надо? Робкие пальцы под резинкой трусов… Чёрт!

– Вот…

Настя сворачивает одеяло и откладывает его в сторону. Встряхивает свежую простынь и замирает, глядя сверху вниз.

– У вас… там… я... о боже! – взгляд направлен на мой стоячий член. Застыла, покраснела. –  Это как-то глупо. Извините.

– Ну всё.

Девушка всеми силами старается не смотреть на мой крепкий орган, я это вижу. Но её взгляд то и дело цепляется за него.

– Я не понимаю, вам же плохо… как такое может быть? Разве в таком состоянии может… – резко замолкает, видимо, понимая, что сказала это вслух.

– Как видишь…

Настя отворачивается и отходит за ватой и дезинфицирующим средством. Ставит стул рядом с кроватью и аккуратно протирает синяки и царапины. Я терплю, стиснув зубы, не смея показать свою слабость.

– Вам снятся кошмары? – тихо спрашивает она.

– Что?

– Вы кричали и звали девушку по имени Алёна. И какого-то Ярика…

Я морщусь и пытаюсь отвернуться. Тело ватное, не могу пошевелиться, словно в смирительной рубашке. Прикован к постели, но ненадолго, я встану, и очень скоро.

Как я мог разговаривать во сне, она же всё это слышала? Открыл душу против воли незнакомке. Кто знает, что у неё на уме.

– Это моё прошлое.

– Там было что-то страшное?

Настя задаёт вопросы о том, о чём ей не положено знать. Она продолжает обрабатывать раны, проводит ватой по разбитой губе, по скуле. Резко защипало, я дёрнулся, и девушка вздрогнула.

– Простите… Не хотите отвечать? Я лезу не в своё дело…

– Да, лезешь. Это люди из моего прошлого, которых сейчас уже нет, – отвечаю, глядя куда-то сквозь Настю, мой взгляд обращён внутрь себя, но я снова неосознанно тянусь к её руке, и она отзывается.

Девушка прикоснулась ватой к большому синяку на рёбрах, легко проводя вниз кончиками пальцев. От этого движения прошёл ток, побеждая убийственный жар. Настя обрабатывала раны на груди, избегая смотреть в сторону моих бёдер, держала руку напряжённо, чтобы случайно не коснуться моего стояка…

– Эти люди были вам дороги?

Как можно говорить о том, о чём так старался забыть…

Дороги... Как скальпелем по краю души... А тут такой кареглазый доктор хочет вылечить и тело, и душу. Либо тешит свой интерес…

– Да. Были… – говорю я и медленно отпускаю руку девушки.

– Ладно, я… поняла.

Встречаюсь с ней взглядом. Она словно изучает меня, смотрит глубоко, в душу… И опускает глаза.

По телу проходит дрожь от боли, всё болит, как будто по мне проехал каток, или меня избивали на протяжении несколько часов.

– Я не понимаю, как можно быть такими. Так избить человека… – тяжело вздыхает.

Если бы она знала, что это сделали с подачи того, кого я считал отцом, то разочаровалась бы в людях навсегда. Какая она ещё наивная!

– Люди хуже, чем ты думаешь, – говорю без тени сомнения в голосе.

– Я всегда верю в лучшее, в каждом человеке есть что-то хорошее.

– Это глупо.

– Так легче жить. Нельзя всё время ожидать плохого. Можно загнать себя в клетку и уйти в депрессию.