И тут ни с того ни с сего я подумал о Белинде. Две за один день? Явный перебор. Глупею, что ли?

Я кивнул на бумажки и ехидно произнес:

– Можете оставить себе, если хотите.

– Это? – Она посмотрела на бумаги. – Я не хочу…

– Ха! Проходит амнезия!

– Прошу вас, не…

– У вас парик сползает, мисс Лемэй.

Она машинально вскинула руки к парику, затем медленно свесила их вдоль туловища и закусила губу. В карих глазах читалось нечто близкое к отчаянию. Я снова заметил, что не очень-то горжусь собой. Малоприятное ощущение.

– Пожалуйста, оставьте меня в покое, – попросила она, и я шагнул в сторону, уступая дорогу.

Какое-то мгновение девушка смотрела на меня, и могу поклясться, что в ее глазах читалась мольба; даже лицо чуть наморщилось, словно она была готова заплакать. Но затем покачала головой и поспешила прочь. Я последовал за ней не торопясь, глядя, как она сбегает по ступенькам и сворачивает в сторону канала. Двадцать секунд спустя в том же направлении прошли Мэгги и Белинда. Хоть и имели при себе зонтики, выглядели несчастными, потому что успели промокнуть. Неужели все-таки уложились в десять минут?

Я вернулся в бар, откуда и не собирался уходить, – надо было лишь убедить девицу в обратном. Бармен, любезная душа, поприветствовал меня:

– Еще раз добрый вечер, сэр. Я думал, вы уже легли спать.

– Я и хотел лечь спать. Но мои вкусовые рецепторы сказали: «Нет, сначала еще один ординарный джин».

– Вкусовые рецепторы дурного не посоветуют, – серьезным тоном произнес бармен и протянул наполненную стопку. – Прост, сэр!

Я забрал джин и вернулся к своим раздумьям. Размышлял о наивности людской, о том, как неприятно, когда тебя водят за нос, и о том, способны ли юные девы краснеть по желанию. Вроде я слышал об актрисах, которым удавался этот трюк… Чтобы освежить память, я снова заказал джин.

Следующая посудина, которую я держал в руке, была совсем другой величины, гораздо тяжелее, и содержала куда более темную жидкость. Это было не что иное, как пинтовая кружка «Гиннесса». Спору нет, редкий сорт пива в континентальных тавернах. Но только не здесь, не в «Старом колоколе» – пабе, декорированном медными конскими бляхами, с атмосферой даже более английской, чем в большинстве британских пивных. Он специализировался на английских сортах пива – и, как свидетельствовала моя кружка, на ирландском стауте.

В пабе было людно, но мне удалось занять столик напротив двери, и не потому, что я опасался, как на Диком Западе, сидеть спиной к выходу, а потому, что хотел увидеть, как войдет Мэгги или Белинда. Вошла Мэгги. Она направилась к моему столику и села. Видок у нее был растрепанный, пряди цвета воронова крыла прилипли к щекам, даже шарф и зонтик их не защитили.

– Все хорошо? – участливо спросил я.

– Если то, что мы вымокли до нитки, в вашем понимании хорошо…

Такой тон вовсе не был свойственен моей Мэгги. Похоже, и впрямь ей досталось.

– А Белинда?

– Тоже выживет. Кажется, она слишком беспокоится о вас. – Мэгги подождала, пока я сделаю долгий глоток «Гиннесса». – Надеется, что вы не переусердствуете.

– Какая же она заботливая!

Белинда чертовски хорошо знала, чем я занимаюсь.

– Совсем юная, – сказала Мэгги.

– Что есть, то есть.

– И ранимая.

– Что есть, то есть.

– Мне бы не хотелось, Пол, чтобы с ней случилось что-нибудь плохое.

Это заставило меня вскинуться – мысленно, конечно. Мэгги называла меня по имени только наедине и только в тех случаях, когда раздумья или эмоции заставляли ее забыть о субординации. Не зная, как отнестись к услышанному, я гадал, о чем эти девицы судачат между собой. Этак недолго пожалеть, что я не привез вместо них в Амстердам пару доберман-пинчеров. По крайней мере, доберман быстро бы разобрался с нашим любителем пряток в «Моргенштерне и Маггенталере».