Я, немного отодвинувшись от него на безопасное расстояние (на всякий случай, мало ли…), отгородилась от него стеной нарочитой обиды. Надула губы и упрямо пробурчала:

– Никуда я не вляпалась… Знать ничего не знаю! Вот, хоть режь меня!!

Юрик, прищурившись, побуравил меня немного огненным взглядом. Поняв, что так он от меня ничего не добьется, заговорил уже нормальным, почти человеческим голосом:

– Тогда, выходит, ты вляпалась, но пока еще сама об этом не в курсе.

Я обреченно пожала плечами, мол, может быть и такое. Он посидел еще немного в позе Роденовского «Мыслителя», а потом заговорил чуть обиженным тоном:

– Ну, смотри, Дуська… Не хочешь говорить – твое дело. Но лапшу мне на уши вешать не вздумай. Мое дело – тебя предупредить. Что это за публика за тобой ходит, я пока не знаю. И пробить не могу без дополнительной информации. А шел я тебя предупредить вот о чем: держись от Сташевского как можно дальше. Будет настаивать на встрече – отказывайся. Придумай… ну, я не знаю что! Хоть в больничку ложись! Только, держись подальше! Ты поняла меня?!

Я усмехнулась, скинув с себя личину обиженной овечки.

– Юрик, только уж и ты мне лапшу на уши не вешай. То, что от этого типа нужно держаться подальше, я и без твоих предупреждений поняла, как только увидела его у нас в магазине. А уж когда ты про него рассказал, и вовсе страшненько стало. Только, не говори мне, что ты, товарищ майор, через окно ко мне лез, чтобы еще раз об этом сказать. Так что случилось?

Друг зыркнул на меня подозрительно-проницательно, как моя бабуля говаривала «словно рублем одарил», и заговорил тихо:

– Я сейчас здесь, потому что мы с тобой друзья. И потому что для тебя, как и для меня, это – не пустой звук. Между прочим, я сейчас, в полном смысле этого слова, погонами рискую… – Сбился он опять с патетики на обиду.

Я не дала ему «допеть» и не очень вежливо поторопила:

– Друг ты мой дорогой… Я очень ценю наши отношения и обязательно тебе при случае выхлопочу какой-нибудь орден за самоотверженность. Но давай-ка ближе к делу, пока меня, и вправду, кондратий не хватил!

Но ближе к делу Юрик никак не хотел, упершись, как тот осел или баран, это кому как больше нравится, и продолжал в одну дуду тему «как все страшно» и «какой я молодец». Я уж было совсем собралась рассвирепеть, но тут поняла: он сам боялся того, что хотел мне сказать! Ох ты, Господи…! Что же это такое ужасно-невероятное, что майор ФСБ сам от страха трясется?! Правда, справедливости ради, нужно было сказать, что трясся-то он не за себя, а за меня. Поэтому и запугивал до самой крайности, чтобы я, значит, прониклась по максимуму. И я заговорила, стараясь быть как можно убедительнее:

– Слушай… Я действительно отношусь к этой ситуации очень серьезно. И обещаю тебе, что буду соблюдать все меры безопасности, какие только возможно… – И тут же поспешно прибавила: – Разумеется, в разумных пределах. Только ты уже говори поскорее, что случилось. Иначе… – Я грозно нахмурилась: – Юрик, ты меня знаешь… Если я взорвусь, то всем будет плохо. Так что, не тяни уже, говори…!

Мой майор повздыхал, повздыхал, да и начал:

– Ну, в общем… Помнишь, когда мы у Малюты встречались, а перед этим ты мне позвонила и про Сташевского спрашивала? Короче, я информацию освежил. И это в нашей конторе не осталось незамеченным. Не то чтобы в этом было что-то предосудительное… – Опять он завел волынку, – но мне намекнули, что мой интерес может быть опасен. Короче, мне прямо сказали, что не моего ума дело. А сегодня ближе к вечеру ко мне пришел один товарищ и под огромным секретом рассказал: дескать, ходит такой непроверенный слух, что там, – он закатил глаза под лоб, пытаясь донести до меня информацию об этом загадочном «там», – кое-кого Сташевский перестал устраивать. У них там свои какие-то «терки». Сдать его правосудию не позволят, так как он слишком много знает. Поэтому решили действовать короче и эффективнее. – И Юрик посмотрел на меня многозначительно. Хотя мне и без его взглядов стало ясно, что это за метод такой «эффективный». А мой друг, поняв по выражению моей вытянутой физиономии, что до меня дошло, что он хотел сказать, продолжил еще тише: – В общем, говорят (я подчеркиваю, что информация непроверенная, на уровне слухов, не более того), что к нам на «гастроли» должен явиться киллер. Да не обычный, а из высокооплачиваемых, к чьей помощи прибегают только в самых трудных и, можно сказать, безнадежных случаях. Если Сташевского просто застрелят, то поднимется такой шум, который дойдет до самых высот. И тогда тут такое может начаться… Полетят не только звезды с погон, а и головы. Так что, Сташевский должен умереть, так сказать «своей смертью». Ну, скажем, под машину попадет случайно, или в реке утонет, ногу судорогой сведет, ну или еще что, в таком же роде. В общем, ты меня поняла. – Я торопливо кивнула, мол, так точно, поняла. Удовлетворенный моим притихшим, если не сказать, пришибленным состоянием, Юрик, довольно хмыкнув, закончил: – В общем, все очень и очень серьезно.