Тетка посмотрела на нас своими жалостливыми глазами и спросила тихо:

– Неужто, родня ей будете?

Я замотала головой, решив, что врать человеку с такими глазами – просто грех, и проговорила сбивчиво:

– Да, нет… Я в Пасхальную ночь тут свой браслетик потеряла, а баба Настя нашла и мне вернула. Вот… Отблагодарить хотели… – И я продемонстрировала свой пакет с гостинцами.

Тетка тяжело вздохнула, и взгляд у нее стал еще более жалостливым. Хотя, по моему скромному мнению, больше уже было и некуда.

– Так померла Настасья…

Я недоуменно захлопала на нее глазами и задала самый глупый вопрос, который только можно было задать в подобной ситуации:

– Как, померла…? – Потом, сообразив, что брякнула глупость, попыталась ситуацию исправить: – То есть, я хотела спросить, когда…?!

Тетка с пониманием опять вздохнула и охотно пояснила:

– Так, вчера и померла, после вечерней службы…

Я продолжала недоверчиво пялиться на женщину. Видя мою некоторую заторможенность, в разговор вступила сестрица. Чересчур деловым и несколько бесцеремонным тоном, словно следователь-дознаватель, спросила:

– А померла-то от чего? Болезнь какая, или помог кто?

Тетка испуганно замахала на нас руками.

– Да, Господь с вами!!! Отродясь у нас такого греха не бывало! – И с негодованием повторила: – Помог…! Скажете тоже…!!

Но от Сеньки, уж если она прицепилась, отцепиться было не так-то просто. В этом она была хуже клеща. Хоть маслом мажь, хоть пинцетом выколупывай! Пока свое не выяснит – ни за что не отстанет. Характер… Сурово нахмурив брови, она опять пристала к тетке:

– Так, померла-то от чего? Вы так и не сказали…

Женщина, испуганно переводя взгляд с меня на сестру, пробормотала трясущимися губами:

– Так она здесь служкой была. Хоть и старая, а порядок любила. Где пыль протереть, где полы помыть. С клироса спускалась… А лестница у нас там уж больно крутая. Я ей сколько раз талдычила: «Настасья, не ходила бы ты на клирос… Пущай вон кто помоложе лазают…» Так нет… Никогда не слушала. Да и то сказать, хоть и старая была, а шустрая. По той же лестнице порасторопней молодых бегала. – Тут она, вроде как, опомнилась и, горестно вздохнув, закончила: – Вот и добегалась… – И вытерла уголком платка набежавшую на глаза слезу.

Мы еще постояли несколько мгновений в нерешительности, а потом Сенька достала из кармана деньги и купила несколько свечей. Пояснила неведомо кому:

– За упокой поставим…

Я, словно опомнившись, передала пакет со снедью тетке, пробормотав: «Помяните бабу Настю…», и поплелась за сестрой, ставить свечки.

Выйдя из церкви, я стала приставать к Сеньке.

– Ну… И что ты по этому поводу думаешь?

Сестра пожала плечами.

– А чего тут думать? Старушка споткнулась на лестнице, упала и расшиблась насмерть. Ты видела эту лестницу? Как тетка и сказала, крутая. А твоя баба Настя уже не первой молодости была. И даже не второй… – Я только головой покачала. Сестра нахмурилась. – Что??? – И добавила с нотками угрозы в голосе: – Дуська!!! Я тебя умоляю… Только не сочиняй детектив на ровном месте. А то опять… – И она, не договорив, что подразумевала под этим своим «опять», безнадежно махнула рукой.

Но меня ее слова не убедили. Быстренько прикинула в голове все причинно-следственные связи. Получилось страшненько. Видя, как я усиленно шевелю мозгами, что явственно отражалось на моем лице, Сенька замерла посреди дороги, сурово глядя на меня. Когда я, перестав морщиться, раздвинула нахмуренные брови, сестра спросила настороженно:

– Ну… И чего надумала?

Я, вздохнув тяжело и не отвечая на ее вопрос, предложила:

– Пойдем, что ли, в кафе сядем… А то стоим посреди улицы, только внимание к себе привлекаем…