Мы с ним ходили в Терлецкий лесопарк, частенько к нам присоединялась мама, особенно после того случая, как он уронил меня в пруд.
А произошло это вот как.
Мы с ним стояли на песчаном берегу пруда, и он, шутя, спросил:
– Хочешь отправиться в плаванье?
– Нет, – подумав, ответила я.
– Точно? – отец подмигнул мне.
– Точно, точно…
Вдруг отец взял меня на руки и стал раскачивать над самой водой.
– Море волнуется раз! – произнёс он со смехом.
Мне стало весело, у меня поднялось настроение. Я махала руками и ногами, имитируя плавательные движения на руках у отца.
– Море волнуется…
Внезапно я почувствовала, что нахожусь в воздухе, а через секунду услышала всплеск, и я очутилась по пояс в прохладной воде.
Я, слегка растерянная, сидела в воде рядом с берегом.
Мне не было больно: вода смягчила удар о дно.
Надо мной склонился отец и протянул мне руку.
– Не ударилась? – спросил он.
Я помотала головой.
– Тогда идём домой – сушиться будем.
Дома я рассказывала, что пустилась в плаванье.
Глава шестая. Расправа над куклами
Я не любила кукол.
Эти резиновые и пластмассовые игрушки в виде девушек и детей со слащавыми и бестолковыми лицами вызывали у меня какое-то иррациональное отторжение.
И мне не нравились резина и пластмасса – она плохо пахли.
А куклы были сделаны именно из этих зловонных материалов.
Из-за того, что я ненавидела кукол, родители мне их не дарили.
Но куклы у меня всё же были – купленные ещё задолго до моего рождения или подаренные какими-нибудь мамиными друзьями и знакомыми, плохо знавшими мои предпочтения.
Сначала я пыталась заставить себя играть в куклы.
Я наряжала их, укладывала спать с собой рядом, но чувство иррационального отторжения вскипало в моём подсознании, когда я видела эти неподвижные искусственные лица с пустыми глазами.
Я шмякала кукол об пол, выкручивала им руки и ноги, а иногда и головы, если хватало сил.
Бабушка, наблюдая мою очередную расправу над какой-нибудь куклой, говорила:
– Что ж ты над ней измываешься, садистка? Она у тебя уже орёт и плачет! Вот фашистка-то…
– Фашистка? – удивилась я, услышав новое слово. – А что это?
– Фашисты во время войны над людьми издевались, – объяснила бабушка. – Это изверги.
– А, – махнула я рукой и в очередной раз стукнула со всей силы куклу об пол. – Ну, они людей мучили. А это кукла. Она не орёт и не плачет. И ничего не чувствует.
– Всё равно – оставь ты эту несчастную в покое. Чего ты её бьёшь?
– Я не люблю кукол!
– Все девочки любят, а ты – нет…
– Нет! Фу, дурацкая кукла! Гадина! – я пинала куклу.
– Не любишь – не играй, а бить и издеваться-то зачем? – спросила бабушка.
– Нечего ей тут быть…
– Ну, подари её кому-нибудь.
– Никому не подарю!
Какое бы отторжение я ни испытывала к куклам, а дарить кому-то что-либо я ни в коем случае не хотела.
Жадность пересиливала мою нелюбовь к куклам.
Я готова была хранить вещь, которая абсолютно мне не надобилась, но когда её требовалось выбросить или отдать, мне становилось её жалко.
Я перепрятывала эту вещь с приятной мыслью о том, что она никому не досталась, она не валяется на помойке, она – моя, и только моя.
Глава седьмая. Как стать птицей?
Я любила слушать сказки и песни, записанные на кассету, которая вставлялась в магнитофон.
Я подолгу сидела у магнитофона, крутила одни и те же сказки и песни, пробовала и сама подпевать.
Иногда я плясала под эти песни и прыгала по квартире.
«Медленно минуты уплывают вдаль,
Встречи с ними ты уже не жди.
И, хотя нам прошлого немного жаль,
Лучшее, конечно, впереди…»
Эта всем известная мелодия из мультфильма о крокодиле Гене, Чебурашке и их друзьях, приводила меня в особенный восторг.