Она и правда звонила в милицию, которая, естественно, никак не реагировала на сообщения вроде тех, что дети бегают по газону или кто-то ставит машину в неположенном месте.

Машка орёт до сих пор, теперь ещё вдобавок стучит по балкону, и засыпает милицейский участок своими бесконечными звонками.

Опираясь на костыль и слегка прихрамывая, из нашего подъезда выходила древняя старушка – баба Аня, живущая на первом этаже.

У неё была пушистая белая с рыжими и чёрными пятнами кошка Муська, которая целые дни проводила на улице.

Вечером она сидела в подъезде на коврике перед входной дверью квартиры бабы Ани.

Баба Аня не знала, что Муська вернулась, и иногда ей приходилось сидеть долго, прежде чем открывалась дверь.

Иногда соседи звонили в квартиру бабы Ани, чтоб та впустила кошку. Временами соседям открывал сумасшедший сын бабы Ани, который лишился разума из-за травмы на работе.

– А, киску, – говорил он, шаркая ногами и шлёпая губами. – Давайте киску…

Рядом с бабой Аней жила тётка Маринка – большая сплетница, любительница выпить и болтушка, которая знала всё про всех.

Плакат «Не болтай!» был в советское время создан именно для таких, как тётка Маринка.

У тётки Маринки было две дочери, которые улыбались, глядя на меня, маленькую. Одна из них, Таня, подарила мне плюшевого утёнка с жёлтыми лапами и жёлтым клювом, когда мы с мамой заглянули к тётке Маринке в гости.

Во дворе соседнего подъезда нашего дома стояли скамейки со спинками.

На них с утра до вечера сидели три толстые старухи, которые сплетничали между собой и обсуждали каждого выходящего из подъезда соседа.

В холодную погоду они прогуливались со скоростью улиток вокруг дома, не переставая сплетничать.

Иногда к ним подходили другие старухи, и их беседа становилась более оживлённой.

Когда я выходила на балкон и заглядывала за его край, я видела целое море зелёных листьев, по которым бегали солнечные зайчики.

На ветках берёз перед окном сидели толстые сизые голуби с переливающимися грудками и красноватыми радужками.

А в лазурно-бирюзовом небе летали небольшой стайкой домашние белые голуби, которые жили в голубятне за автобусной стоянкой – там, где кончалась территория детского сада.

Голубятня эта и до сих пор стоит, и белые голуби по-прежнему вылетают из неё.

Каждое утро хозяин выпускал голубей, и они до заката скользили по небу, и мне тоже хотелось иметь крылья, чтобы взмыть ввысь и последовать за ними.

Однажды я завернулась в белую прозрачную штору, висящую у открытого балкона, и представила, что это крылья.

Я закрыла глаза. Лёгкий весенний ветерок, веющий с балкона, обдувал меня.

Вдруг мои ноги начали отрываться от деревянного порожка у балкона, я постепенно, плавно стала подниматься в воздух, взмахивая крыльями…

Вот я уже за краем балкона, лечу над зелёным морем кустарников, оглядываясь на окна нашей квартиры на третьем этаже в серой кирпичной пятиэтажке – «хрущёвке».

Белые голуби уже совсем близко, я вижу их кроткие чёрные глаза-бусинки, поджатые грубые лапки с коготками и маховые перья…

Видение уплыло.

Я снова стояла у балкона, завёрнутая в белую занавеску. Но тогда я не поверила, что это было всего лишь видение.

Просто вовремя вернулась домой.

«Никто не должен знать, – подумала я, – что я умею летать».

Таким был мой маленький раёк.

Отца я знала мало: он ушёл в другую семью, когда мне было три года. В другой семье он произвёл на свет мою единокровную сестру Олю.

Отец приезжал к нам по выходным.

Часто он, приезжая, захватывал с собой видеокамеру и снимал меня на неё.

Он всё время смеялся, шутил, играл со мной в разные игры, учил меня делать бумажные самолётики.