Дождь… серебряные нити дождя завораживающее звенели… Клячкин протянул руку, и дождь, коснувшись его пальцев, заиграл на струнах его истерзанной души. Он словно ныряльщик, поднявшийся из морской пучины, вдохнул стосковавшимися лёгкими воздух, полный влажной свежести и покоя. Мокрые листья шелестели мелодию, которую играл дождь… Клячкин ещё раз вздохнул воздух, наполнений озоном, музыкой и гармонией, резко развернулся на каблуках и стремительно пошёл в глубь комнаты. Решительно сел к роялю положил ещё влажные от прикосновения дождя руки на клавиши, и…

Он играл так тонко, так проникновенно, что всё вокруг стихло, прислушиваясь к удивительным и чарующим звукам которые рождали его тонкие пальцы плавно скользящие по клавишам… Затихли соседи, что барабанили снизу, и, словно подчиняясь какому-то закону, тут же замолчали соседи, стучавшие сверху; Маргарита Львовна притихла, удивленно раскрыв рот; Лиза плакала, прижав руки к груди; маленький Яша, роняя горючие слезы, тихо и с ожесточением рвал книгу с мемуарами Лаврентия Павловича, а трель звонка становилась всё тише и тише…

Постепенно гаснет свет, лишь луч прожектора освещает играющего маэстро, затем луч скользит в сторону, нащупывает рассказчика, и он говорит:

«…Когда б вы знали, из какого сора растут стихи, не ведая стыда, как желтый одуванчик у забора, как лопухи и лебеда…»

Геракл проснулся и сразу насторожился, что-то было не так. Его не разбудили криками о помощи. На него не напали. Он выспался. Это пугало. Может засада, промелькнула радостная мысль в его голове. Он тихонько пошевелился, напряг мышцы, проверяя не связан ли он. Затем приоткрыл один глаз и осмотрелся. Солнечный луч, пробившись сквозь небольшую прореху в плотных шторах, разлился тёплой лужицей на мраморном полу, игривые пылинки сразу же устроили радостный переполох в потоках света. За окном призывно кудахтала курица, а птичий хор осуждающе щебетал, глядя как она бегает по двору, стараясь привлечь внимание петуха. Где-то хрипло залаяла собака, потом, словно прокашлявшись, она затихла, дав возможность двум гусям погоготать по поводу куриных нравов. Затем Геракл открыл второй глаз, и картинка стала широкоэкранной. Утро, солнце, щебет и никаких проблем.

Это ещё больше напрягло Геракла. Он бесшумно поднялся, проверил наличие набедренного кинжала и ещё раз осмотрелся. Так и есть, сердце радостно забилось в предвкушении битвы, из-под штор торчали носочки чьих-то сандалий. Аккуратно, чтобы не звякнуть, Геракл высвободил кинжал. Словно танцор на мягких пуантах, он на цыпочках пошёл к притаившемуся за занавеской врагу. Левая рука потянулась к занавеске, чтобы резко раскрыть её, а правая замерла в боевой готовности. Ещё секунда, и Геракл реализовал бы свой план, но именно в этот момент, именно в эту секунду, ни раньше и ни позже, а именно на пике нервного напряжения, за окном блаженно заорала курица! Геракл дернулся, его левая рука не успела схватить штору, но осуществила намеченное резкое движение, в то время как правая в испуге нанесла удар. Нож прорвал занавеску, а схватившая воздух левая рука, выполнила отдергивающее движение, что послужило толчком к штопорному вращению всего тела. Геракл сделал полное фуэте и, словно мумия, замотался в занавеску. Она, в свою очередь, потянула гардину, гардина не заставила себя долго ждать и, сорвавшись с пыльных крючков, саданула героя по голове. Геракл обрадовался, так как он любил серьезных противников. Но, будучи основательно замотанным в штору, он смог лишь дернуться, пытаясь залихватски пнуть врага. Это стоило Гераклу равновесия, и он со всего размаху налетел на стену. Глиняная стена хрустнула от соприкосновения с массивным телом.