– Да, так точно, семья, мы прибыли. Только вот который дом тёти Маши. Я помню, там у неё окна были, с резным обрамлением вокруг. Очень красивые. Это делал её муж, ещё перед войной, в качестве свадебного подарка. Он же к ней в примаки пришёл!

– А что это значит, «в примаки»? – удивлённо спросил сын.

Мама рассмеялась.

– Да это, как папа ко мне, то есть в мою квартиру, в мой дом, где я жила, понятно?

– А-а-а, то есть как в гости что ль? – начал рассуждать Димка.

– За гостями ты что делаешь? Ухаживаешь, правильно? Ну там, подаёшь на стол, готовишь, убираешь посуду и потом, гости приезжают на короткое время, – мама старалась, чтобы сын сам понял слово «примак»

– Ну папа дома тоже редко бывает. И ты за ним убираешься, тоже моешь посуду, ухаживаешь. Он что, гость? – парировал сын

Папа засмеялся, мама тоже, называя его «почётным гостем». Димка не понимал их веселья, стучал по креслу кулачками, стараясь доказать, что он прав.

– Ладно-ладно, Дим, успокойся, сейчас я тебе всё объясню. «Примак» – это мужчина, который женится на женщине и приходит жить в её дом, навсегда. То есть я его приняла, понимаешь?

– А почему не ты к нему идёшь? – Димка был настойчив, чтобы добиться истины.

– Да разное бывает. Ну, к примеру, у него негде жить, или есть где жить, но в доме очень много братьев-сестёр и поместиться новой семье там негде. Ещё бывает, жена не хочет переезжать к мужу в дом, далеко и ей надо за родителями своими ухаживать. Ну, понял?

– Теперь, кажется, понял! – сын утвердительно кивнул головой.

– Вот, вот, точно он! – папа указал на дом впереди, с затейливым орнаментом по периметру окна.

– Действительно, красиво. Вот руки у её мужа были – золотые! – восхищённо произнесла Ольга.

В окошке горела слабенькая лампочка, которая помогала, даже при свете дня хозяйке лучше видеть. Из трубы струился слабенький сизый дымок. Дом выглядел хоть и старым, но достаточно крепким.

– Так, ладно, вещи выгрузим потом. А сейчас пойдём к тёте Маше. Признает ли? Столько лет меня не видела! – размышлял вслух папа. Откинув снег от завьюженной калитки, они друг за другом, торя тропинку, направились к двери в дом.

Коля постучал, Димка тоже кулачком в варежке стукнул в дверь. Никто не ответил. Потом папа потянул деревянную ручку на себя. Дверь свободно открылась, и они шагнули в сени. Поднялись по ступенькам к двери, ведущей в комнату.

Папа выдохнул, постучал, дёрнул кованую ручку двери, и не заходя вовнутрь спросил:

– Тётя Маша, ты дома?

– Дома, – ответил слабый голос где-то из угла.

– Это я, ваш Колюшка-горюшко, можно зайти?

– Коленька, – из угла послышались всхлипы, – заходи, заходи скорее, родной!

Краськовы зашли в комнату. Дурманно пахло валерианой и ещё какой-то травой. Было чисто и тихо, только гулко тикали ходики с дверцей для кукушки. На деревянном полу комнаты лежали тканые половички, пара комодов да шкаф возвышались у стен. Справа у окна с белоснежными кружевными занавесками, на кровати с железными спинками, прикрывшись одеялом, лежала бабулечка. Голова покоилась на двух подушках, одна на одной. По её бледному, симпатичному лицу текли слёзы. Она вытирала их краем цветастого платка, повязанного на голове. Другую руку протягивала в сторону Николая.

– Иди, иди сюда, сынок. Дай я тебя обниму!

Папа подошёл к тёте Маше, наклонился, поцеловал и его плечи затряслись.

Оля с сыном стояли посередине комнаты, не решаясь подойти в столь трогательный момент и пожалеть его.

Коля вытер глаза и сел, на стул, пододвинув его ближе к кровати.

– Тёть Маш, ну как же ты так, почему раньше не написала, если адрес знала?