Рассвет был мглистым, небо затянуто, под ногами вилась позёмка. Дмитрий поёжился от утреннего морозца – он успел пригреться в доме, и теперь ему было холоднее, чем ночью, когда он добирался сюда. Он поднял голову, щурясь от снега. На лесах Исаакиевского собора уже стучали молотками рабочие, то ли разбирая старые, то ли укладывая новые стены. Где-то прозвенели бубенцами сани, слева, от реки, донёсся перестук копыт нескольких лошадей, затем ещё и ещё. Митя потоптался немного и пошёл на шум. Не успел он пройти и сотни шагов, как громче молотков раздалась барабанная дробь. Слаженный воинский ритм нельзя было спутать ни с чем, даже совершенно штатский по своему духу Дмитрий тут же узнал его и насторожился. «Это, наверное, войска идут на присягу», – успокоил он себя и ускорил шаг. Его догоняли и обгоняли какие-то люди, тоже, вероятно, спешащие увидеть церемонию. Но когда Митя дошёл до площади, всё оказалось не так весело, как представлял он себе, и как обрисовывал ему Владимир. Целый полк солдат маршировал со стороны Адмиралтейского бульвара и выстраивался в каре возле памятника Петру Первому. Зеваки следовали за солдатами по пятам и теснились прямо около строя, сдерживаемые лишь организованной войсковой заградительной цепью. Сначала Дмитрий не понял, что не так в построении. Потом сообразил – солдаты возбуждённо переговаривались, никакой молчаливой торжественности, долженствовавшей быть на присяге, не было и в помине. Штатский человек во фраке отдавал приказания, и ему подчинялись. Какой-то офицер в парадном блестящем мундире и белых гусарских панталонах нарочито небрежно точил саблю о постамент памятника. Тревожность нарастала. Митя решил на всякий случай держаться подальше и замешался в толпу со стороны бульвара. Благодаря своему высокому росту, Гончаров видел Сенат поверх голов других людей, как на ладони. Уже совсем рассвело, ноги окоченели, но не хотелось уходить, так и не поняв окончательно, что происходит на площади. Народ всё прибывал, и, занятый его разглядыванием, Дмитрий чуть было не пропустил момент, когда к каре подъехал верхом какой-то генерал с Андреевской лентой поверх мундира, в сопровождении адъютанта. Шум в рядах войска усилился, и Митя разобрал, что это не просто офицер, а сам генерал-губернатор Петербурга.

– Смирно! – гаркнул генерал-губернатор.

«Ну вот, наконец-то начнётся», – с облегчением подумал Дмитрий.

И оно началось.

Генерал-губернатору пришлось ещё несколько раз призвать к дисциплине, пока относительная тишина наконец не установилась. Затем он выхватил саблю и, начав пламенную речь, обращённую к солдатам, сперва пытался уговорить их разойтись, но те угрюмо молчали, и генерал перешёл к оскорблениям.

– Вы – грязное пятно на России, преступники перед царём и Отечеством, перед миром, перед Богом!

– Почему мы должны это терпеть? – раздался чей-то голос, и из строя вышел молодой поручик. – Убирайся! – крикнул он генерал-губернатору.

Тот не отреагировал, тогда поручик выхватил у стоящего в строю солдата ружьё со штыком и пронзил генеральскую лошадь, обагрив кровью бедро всадника. И в эту же секунду из каре раздался выстрел. Андреевская лента разорвалась вместе с мундиром и плотью, генерал-губернатор покачнулся и, сразу обмякнув, упал на землю. Адъютант соскочил с коня и подхватил его, но было, очевидно, уже поздно.

– Помогите! – закричал он. – Помогите! Ну что же это делается-то?

Молодой человек попытался тащить тело в одиночку, но оно было слишком грузным, чтобы можно было справиться без помощи. Полк стоял, не шелохнувшись. Толпа за спинами солдат лишь громко ахала и вздыхала. У Дмитрия тоже перехватило дыхание. «Бунт! Это бунт! – наконец дошло до него. – Боже мой, какой кошмар!» Ноги стали ватными, народ напирал сзади, и Митя чуть не упал вперёд, на строй солдат, но удержался и, словно очнувшись, поймал противонаправленную волну, метнулся к Адмиралтейскому бульвару. Уехать, уехать скорее, домой, домой! Митя чувствовал себя грязным, будто не адъютант тащил мёртвое тело по снегу, а он сам замарался чужой кровью и тянет непосильную ношу. Кружилась голова, в ней не было ни одной внятной мысли. Выбравшись из толпы, Митя помчался, куда глаза глядят. Впрочем, сегодня все бежали, ехали, торопились – кто на площадь, а кто с неё, в казармы, полки, к доверенным лицам – поднимать войска на восстание, с той или иной стороны. Возле Исаакиевского собора Митя наткнулся на кавалергардов в красных парадных кирасах. Видимо, они стояли заграждением, но только для тех, кто рвался на площадь, а не с неё, поэтому юноша прошмыгнул между конников и побежал дальше, лавируя среди людей.