Брунна прошиб озноб. У младенца было точно такое же родимое пятно, как и у вождя. Можно было бы счесть все это невероятным совпадением, но тут Брунн вспомнил, как совершенно отчетливо увидел свою мать, стоящую на краю обрыва. Ее глаза были такими живыми! Она смотрела на него с любовью. Хотел того Брунн или нет, но границы его сознания начали постепенно расширяться. И, словно прочитав его мысли, младенец улыбнулся. Брунн так задумался, что не заметил, как на горизонте появились трое: старейшина, Киан и Нкхау.

Она подошла к нему вместе с Кианом, живая и совершенно невредимая! Что происходит? Чудеса случаются одно за другим, и, похоже, всем, кроме Брунна, это кажется вполне естественным.

– Это ты? Но как? Как ты спаслась? – спросил он, с трудом обретя дар речи.

– Я не помню, – устало ответила Нкхау и прильнула к Киану.

– Ей нужно отдохнуть, – сказал Киан и повел ее к большому раскидистому дереву, под которым они и расположились.

Брунн отметил про себя, что к Киану не просто вернулись его прежние силы. В нем что-то изменилось. Словно огонь в его сердце разгорелся.

– Она вспомнит, обязательно вспомнит, – произнес старейшина, наблюдая за Брунном.

– Ты видел, что сделалось со скалой? – недоумевал Брунн. – А она живая. Разве такое возможно?

– Я уже говорил тебе, – улыбнулся старейшина, – в этом мире возможно всё.

Чуть позже они сидели все вместе, молчали, и каждый думал о своем. Теперь, когда старый мир рухнул, им предстояло жить в новом. Кроме того, им предстояло вступить в борьбу, сойтись в схватке с силами, несопоставимо их превосходящими.

Даже младенец не издавал ни звука.

– Как мне его назвать? – вдруг спросил Брунн, посмотрев на старейшину.

Тот пожал плечами.

– Может… Брунн-младший?

Тут ребенок завозился, недовольно закряхтел и разразился пронзительным плачем.

– Он не согласен, – сказал Киан, и все, включая самого Брунна, весело рассмеялись.

Но уже через несколько минут им стало не до смеха. Младенец не умолкал. Чего только ни делал Брунн, чтобы его успокоить: и качал, и корчил, как ему казалось, смешные рожицы – все было бесполезно.

– Дай его Нкхау, – неожиданно предложил старейшина.

– Она не любит детей, – буркнул в ответ Брунн. – Они ее раздражают.

– А ты попробуй…

Брунн встал и, продолжая укачивать покрасневшего от плача ребенка, приблизился к ней. Нкхау сидела в объятиях Киана. Он ни на секунду не отпускал ее. Она неохотно поднялась. Брунн бережно передал ей дитя. Младенец мгновенно затих.

Киан зло глянул на Брунна. Тот отвернулся и обратился к старейшине:

– Что нам делать теперь?

Старейшина, все это время внимательно наблюдавший за ними, ответил:

– Больше не спрашивай меня ни о чем. Спрашивай ее, – и кивком показал на Нкхау. – Она скажет, как только вспомнит.

– Он же, наверное, голодный, – Нкхау улыбнулась. Впервые в жизни ей довелось держать на руках младенца.

– Вот что значит женщина! Только взяла ребенка на руки и сразу поняла, что ему нужно. Я же говорил, младенцу без матери не обойтись! Говорил ведь? – обратился Брунн к старейшине, рассчитывая на его поддержку.

– Говорил, говорил, – подтвердил старик.

У Киана заходили скулы, и неизвестно, чем бы все это закончилось, если бы из перелеска не вышла коза и громким блеянием не нарушила витавшее в воздухе напряжение. Все удивлённо уставились на нее.

– Ну, чего вытаращился? – злобно бросил Киан Брунну. – Лови!

– О чем ты думаешь? – спросила Нкхау Киана.

Они лежали на траве под темным, щедро усыпанным звездами небом. Киану казалось, что он ничтожная частица, пылинка, летящая в потоке света и отражающая этот свет. Любое движение, вызвавшее колебание воздуха, закружит ее и унесет в неизвестном направлении. И в то же время он всё ощущает и осознаёт. И эта бездна что-то шепчет ему. Она разговаривает с ним. Киан чувствовал теперь всё очень остро, как будто с него содрали кожу. И вот такой, бескожий, словно подвешенный между небом и землей, он ждал, когда придет следующая волна. Кто-то или что-то всколыхнет воздух, и его закружит неотвратимый вихрь.