Потом, когда его, накрыв белой простынёй, вывозили из операционный, доктор Канаби с остервенением срывала окровавленные перчатки, а я стояла, несколько долгих вздохов, словно придавленная монолитной скалой.

– Проклятые драконы! Проклятые тёмные! – вдруг простонала доктор, – проклятые мёртвым лесом тёмные эльфы и прогнившие насквозь драконы! Как же я их ненавижу!

Это было единственным проявлением эмоций, которое позволила себе доктор. Уже в следующее мгновение, она сухо сказала:

– Вейгейрос, ступайте обратно в детское отделение, я к Главному Врачу.

Молча кивнула, вышла из операционной, уничтожила магией перчатки, нарукавники, халат, чепец, случайно разорвала резинку на голове и тяжёлые серебряные волосы рассыпались по плечам и спине, от чего ахнула сестра милосердия, но я, не обратив на неё никакого внимания, отправилась мыть руки. Вымыла руки раз, ещё раз, ещё и ещё…тёрла до красноты, и остановилась, лишь от прикосновения.

– Вас ждут дети, – с улыбкой сказала та самая медсестра, что позвала меня в прошлый раз.

Я кивнула и вытерла руки. Точно, дети. Нужно идти. Нужно. Если не я, им просто некому помочь. Эльфийские маги-целители оказались благоразумными и покинули столицу, может долг целителя и призовёт их вернуться, но вряд ли в ближайшую пару дней.

Из больницы вышла пошатываясь. На улице лил дождь, и несколько минут я стояла, подставив лицо холодным каплям. Небо над столицей плакало, а я не могла. Не было сил. Во мне словно не осталось ни чувств, ни боли, ничего…

У меня на руках умер младенец, я не успела спасти маленького мальчика, не смогла спасти мужчину, умерла молодая оборотница. Совсем ещё молоденька. Я занималась всеми детьми, делая обход детского отделения и раз за разом вырывая детские души из хватки Хель. Она лежала в последней палате, я не чувствовала её ауры и подумала, что девушка спит. И пока я добралась до последней палат, на постели лежал лишь её холодеющий труп. Родители не уследили за девушкой и она съела слишком много оборот – травы, что разрушило её ауру. Она была магом, а маги без ауры жить не могут. Если бы только нас было больше, если бы только я знала чуть больше – я бы знала, я бы пришла на помощь вовремя…

– Вейгейрос, – доктор Канаби вышла на порог лечебницы, – идите домой, Вейгейрос. До рассвета осталась всего пара часов.

Двое эльфов с целительной магией приехали в полночь. Пожилые, и потому в высшей степени уверенные в своей безопасности, остальные боялись. И я не могла их за это осуждать. Светлым эльфам всё ещё опасно здесь находиться.

– Вейгейрос, живо спать! – повысила голос доктор. – И да, вы сегодня молодец.

Я недоверчиво скосила глаза на доктора, на что она лишь улыбнулась и, кивнув мне в сторону парковой дорожки, ушла в больницу.

Откуда-то из груди вырывалось судорожное рыдание, но я сдержалась и шагнула в ночь. Холодную, промозглую, дождливую и тоскливую ночь. Ночь была темной и я осталась в ней совершенно одна. Хотелось вернуться в больницу. Туда, где я могла помочь хоть кому-то. Туда, где мы, целители, могли спасать чужие жизни, изгонять чужие страдания, облегчать боль и изгонять болезни.

Но вот я иду в промозглой тьме, без сил, без поддержки близки, без воли к жизни. Странное дело, выходя из дверей я отчётливо представляла себе как приду в свою комнату, обниму заждавшегося меня брата, шепну ему на ухо «прости», устало поем, искупаюсь в уже холодном ученическом душе и упаду на постель, проваливаясь в сон… но, отойдя на несколько шагов от больницы на меня с грузом могильной плиты упало осознание – я больше не та счастливая принцесса, единственным переживанием которой являлось лишь разрешат ли родители ей и дальше помогать простым гражданам в больнице или нет. Родители мертвы, старший брат мёртв, второй брат уже год как исчез и единственное, что не даёт мне полностью рухнуть во мрак отчаяния – синяя капля на груди. Мне есть куда идти, но так тошно возвращаться в дом, где тебя уже никто не ждёт, где никто не будет рад твоему возвращению. Я остановилась посреди дороги, над которой больше не горели фонари – просто не кому было запустить в них импульс, и вспоминала всё – возвращение домой, уход из замка в больницу, долгий сон, казнь родителей с братом, ночь революции. И абсолютная пустота воцаряется в душе. Нет сил на отчаяние, нет сил на оплакивание потерь, ни на что нет сил.