Я решила поработать и просидела в фотошопе несколько часов. Глаза заболели. И я вынесла приговор своему перфекционизму: «Все, хватит, пора собираться. Тонька ждет».

Стоит заметить, что я не люблю украшения. Бижутерию тем более. А Тонька и моя мама как будто сговорились, и поэтому у меня полно всяких побрякушек. Вдруг вспомнилась пожилая дама, которая выкупила Тонькину выставку в прошлом году: восемь холстов маслом «Ночная Флоренция». Мне врезались в память ее скрюченные пальцы с накладными ногтями. Массивные перстни подчеркивали сухость пергаментной кожи со старческими пятнами. На лице толстый слой штукатурки, фиолетовая помада смотрелась неестественно.

Я перелистнула воспоминание о чудаковатой богачке и открыла шкатулку с драгоценностями. Вытащила коробочку с браслетом из бело-желтого золота. Мне его родители на совершеннолетие подарили. Так, что к нему подойдет? Вывалила содержимое шкатулки на одеяло. Меня привлекла цепочка замысловатого плетения с простым черным камнем. Цепочка из красного золота, сейчас такое уже не в моде, но я ради интереса решила её примерить. Приложила к груди, черный камень мне нравился, но цыганское золото – нет.

Украшение мне досталось от сестры моей бабушки по отцу. Однажды, непонятно почему, она принесла этот кулон к нам домой. Мне было тогда лет 14. Родственница представилась и протянула мне что-то блестящее.

– Никогда не снимай его.

– Почему? – спросила я, разглядывая тяжелый камень.

– Это наша семейная ценность, видишь, у меня точно такая же, – она указала на свою шею. – У меня нет детей, а потому я отдаю его единственной дочери моего племянника, твоего отца.

Я в тот момент думала только о том, как такая молодая красивая женщина может быть сестрой моей бабушки? Потом щедрая родственница ловко застегнула короткую цепочку у меня на шее. Я вежливо поблагодарила, как и положено, но, вернувшись в комнату, стащила с себя дурацкое украшение и зашвырнула в секретер. Позже моя бабушка подарила мне коробочку для него с надписью «Настеньке». И я могла поклясться, что оставила цепочку с камнем дома у родителей. Как она здесь оказалась через столько лет и где футляр?

Уж не знаю почему, но старая подвеска тем утром меня не отпускала. Я отодвинула браслет, надела часы с черным широким ремешком под цвет камня. Оранжевый жилет без рубашки, юбка в пол, чтобы прикрыть удобную обувь – и отправилась на Тонькину выставку. Она единственная из наших, кто преуспела еще в училище, начав карьеру художницы. Я же предпочла комиксы. Мне нравилось придумывать и рисовать всякие истории. У меня есть даже серия, посвященная крестнице: «Приключения Аси в волшебном лесу». Заработки так себе. А Тонька загребает за каждую картину обалденные деньги. Я всегда признавала её талант, он был несомненен. Как ей только удается видеть мир столь необычным образом? В тот день она выставляла картины, написанные с настоящих платьев. Пошла она, значит, на выставку вечерних туалетов, и нарисовала их так, словно они ожили, будто бы рассказала их историю. То есть делает бабки на чужом искусстве, во как. Шедеврально!

Тем вечером, непонятно зачем, но мы, уставшие, потащились в ночной клуб. Как она только выдерживала такой ритм жизни, мне было непонятно, я предпочитала оставаться дома с Асенькой. Но не сегодня! Мы отправили Асю с бабушкой к нам домой, а сами поехали гудеть. Я завидовала той лёгкости, с которой Тонька жила, для неё будто не существовали ни злые языки, ни художественные критики.

Я благодарю бога за то, что он дал мне такую подругу. Именно она вытаскивала меня из депресняка в затяжные периоды творческих кризисов. А я присматривала за Асей, когда Тоньке надо было уезжать с выставками. Мои родители возмущались, мать даже заподозрила, что у нас с Тонькой роман, смешная. Всё спрашивала, нравится ли мне кто, собираюсь ли связать свою жизнь с кем-нибудь. А я не собиралась. Да и какие мои годы? Я смотрела на Тоньку, и говорила сама себе: «Вот если бы у нее был муж, как бы она жила? Смогу ли я сохранить свою внутреннюю свободу, если мне нужно будет спрашивать у кого-то разрешение на всё. Зачем мне это?» Мама, в свою очередь, тыкала меня носом в эту странную дружбу, которая, по ее мнению, ограничивала дочь похлеще мужа. Все сетовала: почему, мол, я должна смотреть за чужим ребёнком? Но Ася не была чужой. Во-первых, это Тонькина дочка. А во-вторых, это моя крестница. Тонька даже дала ей мое имя, но чтобы не путаться, мы звали ее Ася. Но для остальных она была Настенька.