Размышляя, я не заметил, как подошёл к четырёхэтажному корпусу, в котором находилась столовая. Открывая дверь, я подумал: «Ну ты нагородил – садовник, цветок… То же мне философ-натуралист!»

На нашем столе было чем подкрепиться: свежий хлеб, масло, сыр, творог, сметана, яйца, бутерброды с красной и чёрной икрой…

– Как говорится, завтрак съешь сам… – процитировал я и подмигнул Саше Тумиловичу, садясь за стол.

– А бутерброд с чёрной икрой отдай товарищу! – подхватил он. Он знал, что я предпочитал красную икру чёрной.

Некоторые считают, что чёрная икра полезнее, поэтому и дороже. На самом деле состав этих морепродуктов в целом одинаков, просто в красной икре больше жиров и белков, а в чёрной – железа. Мы обменялись бутербродами, и Саша спросил:

– Ну как Америка?

– Америка загнивает, катится и падает в пропасть, – улыбнулся я.

– Ну да. А мы оттуда наблюдаем? – рассмеялся он и продолжил. – Тебе привет от Виктора.

– Спасибо. Как он?

– Ничего, отходит. Ты знаешь, он мне рассказал, что твои стихи про комбата на съезде ветеранов прочитал, так его сразу спросили, в какой части ты служил в Афгане.

Я налил себе кофе и промолчал. Осенью Саша приезжал на Круглое озеро с новым молодым тренером. Его постоянный тренер не смог приехать и попросил Виктора, бывшего ученика их спортивной школы, временно заменить его. Во время ужина мы оказались с ним за одним столом. Мы привычно заняли наши места, и тут Виктор попросил меня поменяться с ним, ему почему-то не хотелось сидеть спиной к окну. Мне хотелось спросить его почему, но было неловко расспрашивать его в первый же вечер. Несмотря на его внешнее спокойствие, в нём чувствовалось какое-то необъяснимое напряжение, и я не хотел напрягать его ещё больше.

Постепенно выяснилось, что он недавно демобилизовался. Служил он в десантных войсках и вторую половину своего двухгодичного срока воевал в Афганистане. Я знал, что обстановка в этой стране была серьёзная, уже двое парней из нашего двора погибли там, и их тела привезли в Сибирь в цинковых гробах. Мне было неудобно его расспрашивать о том, что там в действительности происходило, но любопытство не давало мне покоя.

Постепенно наши взаимоотношения стали более доверительными, и, когда однажды после ужина мы присели на скамейку возле корпуса нашей гостиницы, я не выдержал и спросил:

– Витя, а тебе приходилось стрелять в человека?

Он, словно ожидал этого вопроса, сразу ответил:

– Алексей, мне не очень хочется говорить об этом.

– А в тебя стреляли? – не унимался я.

– Стреляли во всех и отовсюду.

– Тебе было страшно?

– Да. Мне было страшно не только за себя, но и за моих товарищей, из которых некоторые не вернулись, погибли, – затем помолчал немного и добавил. – На войне вообще первыми погибают лучшие.

Я удивился этому замечанию и переспросил:

– Почему именно лучшие?

Он не ответил, взглянул на меня, как бы раздумывая, и вдруг начал рассказывать:

– Однажды наш батальон застрял возле узкого входа в горное ущелье из-за нескольких хорошо расположенных снайперов противника. Уже один из наших товарищей был убит, и один ранен их неожиданным прицельным огнём.

Наш командир батальона сказал: «Необходимо подавить снайперские точки до наступления темноты и проскочить, как можно скорее, это злосчастное ущелье. Вертолёты на этот раз не могут нам помочь из-за низкой облачности. Имеются ли среди вас добровольцы?» Первым на вопрос откликнулся парень из Смоленска и стоявший рядом длинный худощавый сержант из Рязани. Им дали по две дополнительные гранаты, и они исчезли за грудой камней.

Снайперов по меньшей мере было двое. Они расположились на противоположных сторонах ущелья и таким образом прикрывали подходы к их месту расположения на расстояние броска гранаты. Минуты тянулись, слышалось только журчание протекающей внизу небольшой, почти пересохшей реки. Вдруг мы услышали отдалённые звуки выстрелов, затем раздался взрыв гранаты и ещё один выстрел. Наступила тишина. Комбат стал выкрикивать имена солдат, но никто не откликался. Он попытался рассмотреть в бинокль, но за каменными завалами ничего не было видно. Он опять обратился к нам с вопросом: