– Тютелька в тютельку успеваем, Юрий Васильевич.

– Черт его знает! Все у нас в Расее через одно место делается! Ну кому, интересно, пришло в голову, что именно Домодедово – самый далекий от города аэропорт – должен стать главными воздушными воротами страны?

– Но зато как реконструировали, Юрий Васильевич!

– Реконструировали классно! Ничего не могу сказать. Но дорога…

– Да нет, вы неправы, Юрий Васильевич. Многое уже сделано, связь с аэропортом уже прилично налажена, а в проектах…

– Николай Родионович, вы мне эти официальные фантазии не пересказывайте, пожалуйста, я их и так прекрасно знаю. Но даже если и построят что-нибудь сверхмодерновое – хоть на магнитной, хоть на воздушной, хоть на подводной подушке, – серьезных гостей все равно надо будет встречать на машинах, а следовательно, всегда придется отмеривать все те же километры. Вас, с вашим служебным положением, это, между прочим, касается в первую очередь. Я-то что? Я при вашем министерстве – человек случайный.

– Ну вы уж скажете, Юрий Васильевич!

– А и скажу. Слава богу, представительские функции пока еще не моя основная профессия.

И вновь все погрузились в молчание.

…Разумеется, мама не возражала против визита к Гере Райцеру. О семье доктора она была наслышана – вероятно, со слов все той же вездесущей и общительной Аглаи Степановны – как о людях достойных и интеллигентных. «Только не очень долго, Юрок, хорошо? Не надо надоедать людям».

И на следующий день Юра – скрипку с собой он все-таки не взял – в растерянности топтался возле большой, фигурно обитой черным дерматином двери, на которой красовалась блестящая табличка «Профессор В. Н. Райцер, отоларинголог, фониатр». Проблема заключалась в том, что звонок находился на недосягаемой высоте, а на мягкой двери не было ничего подходящего, по чему можно было бы постучать.

Внезапно дверь распахнулась.

– Что же ты не заходишь? – Герина мама приветливо улыбалась. – Ах да, звонок… Все время забываю заказать еще одну кнопочку, пониже. А я видела тебя в окно, вроде бы вошел в наш подъезд, а потом тебя нет и нет. Ну, думаю, неужели такой сообразительный мальчик мог заблудиться? Проходи, пожалуйста!

Так Юра Владимирский впервые вошел в дом, который на долгие годы стал ему близким и родным.

И чем только они не занимались в этот первый день многолетней дружбы: играли на Гериной скрипке и в шахматы, устроили настоящее сражение игрушечными солдатиками и пили чай с вкуснейшими пирожками с картошкой… Взаимная симпатия возникла с первых же минут, и конечно же мальчишки интуитивно почувствовали, что нарушить эту возникшую близость обсуждением каких-то там фальшивых нот – глупо и неуместно. Куда важнее то, что им было хорошо и интересно вместе.

Расстались лишь тогда, когда уже по-серьезному начали сгущаться сумерки, и расстались, договорившись обязательно встретиться завтра. С тех пор это вошло в систему: при каждом удобном случае – сразу же к Герке. Мамы не возражали. Выставлялось лишь одно условие: предварительно необходимо было отзаниматься на скрипке положенные часы.

Семья Райцер была хорошо известна в московских театрально-музыкальных кругах. Этому способствовало и место службы Евгении Георгиевны – концертмейстера вторых скрипок в Музыкальном театре, – и, главным образом, огромная профессиональная популярность Виктора Наумовича, считавшегося в своей области крупнейшим специалистом. Знаменитые артисты, певцы, все, чья профессиональная деятельность была связана с голосом, буквально боготворили Виктора Наумовича. «Райцер поможет». «Райцер выручит». «Райцер…» Случалось, что и партийные функционеры – из тех, что рангом пониже, но кому все-таки приходилось зачитывать длиннющие доклады, – обращались к помощи профессора Райцера. (Высший партийный эшелон дикция, постановка голоса и членораздельность произносимых текстов, естественно, не волновали: что и как они там набормочут – не их проблема: ко всему прислушаются, поймут, примут к исполнению.)