Но, разумеется, ни с каким участковым Сева разговаривать не стал, понимая, что он в своих претензиях кругом неправ. Более того, привыкнув за несколько дней к скрипичной стереофонии – звуковой эффект, совершенно еще не получивший широкого распространения в то время, – Сева даже начал ощущать определенную недостаточность, если в какой-то из вечеров звучала лишь одна скрипка или, тем паче, в сверхмузыкальном дворе вдруг вообще воцарялась полная тишина.

А мальчишки развлекались, как могли. Практически не видя друг друга – их окна располагались сильно по диагонали, да и двор был совсем не маленьким, – они с удовольствием перекидывались музыкальными пассажами: «А я вот так умею!» – «А я могу еще быстрее!» – «А вот сыграй чисто эту ноту!» – «Ага, фальшиво!» – «Сам ты фальшивишь! А вот так!..» Временами заочное соревнование прерывалось и начинал звучать слаженный дуэт, когда кто-то один начинал играть разучиваемую пьеску, а второй тут же подхватывал знакомую мелодию и обе скрипки сливались в слаженном унисоне.

Юре редко случалось бывать во дворе. Как правило, они с мамой стремительно пробегали его наискосок, вечно куда-нибудь торопясь. Единственное самостоятельное действие, которое Юре разрешалось, – поход к расположенному на углу киоску с мороженым. Сегодня эскимо было сильно подтаявшим. Не обращая внимания на сладкие и липкие руки, на пятна, которыми он уже успел украсить курточку и штанишки, Юра был озабочен лишь одним: успеть доесть мороженое, не уронив его.

– Это ты играешь на скрипке вон в том окне?

Подняв голову, Юра на мгновение утратил бдительность, и тут же недоеденное эскимо сорвалось с палочки и шлепнулось на землю. Перед ним стоял рыжий вихрастый мальчик, чуть выше его ростом, со скрипичным футляром в руках.

– Ну вот. – Юра был явно огорчен.

– Извини, я не хотел.

– Хотел – не хотел… А до-диез во второй октаве у тебя всегда звучит фальшиво!

– Врешь!

– Я вру?

«Творческий» конфликт медленно, но верно начинал перерастать в прелюдию к нормальной мальчишеской потасовке, но в этот момент из подъезда появилась высокая, стройная, элегантная, очень куда-то торопящаяся дама.

– Гера, что происходит?

– Он говорит, что у меня до-диез фальшивый.

– Бывает иногда и фальшивым. А ты кто, мальчик?

– Я – Юра Владимирский.

– Он играет на скрипке вон в том окне.

– Так это ты там занимаешься! Очень приятно! Вот что, мы сейчас торопимся, даже уже опаздываем на урок. А завтра, ну часика в три, приходи к нам, хорошо? Познакомитесь поближе, поиграете и на скрипках, и просто так. Договорились?

– Я не знаю. Как мама…

– Ну, я думаю, мама не будет против, если ты скажешь, что идешь к товарищу-скрипачу. Мы живем вот в этом подъезде на четвертом этаже. Фамилия наша Райцер. Там на двери есть табличка. Гера, а ты чего молчишь?

– Ну приходи, ладно уж, только до-диез…

– Хватит вредничать! Нашел тоже повод для ссоры! Так мы ждем тебя, Юра Владимирский!

Юрий Васильевич настолько ушел в свои воспоминания, что резкий рывок машины вправо и столь же резкое торможение стали для него полной неожиданностью.

– Что вы делаете, Сережа! – истошно завопил побледневший Николай Родионович.

– Блеск, Сережа, – включившийся в дорожную ситуацию Юрий Васильевич по достоинству оценил мастерство водителя, сумевшего не только избежать цепного столкновения, но и, резко свернув, обезопасить себя от наезда сзади, – мне бы такую реакцию.

– Ну, Юрий Васильевич, те, кто с вами ездил, говорят, что уж вы-то…

– Как умею, как умею… Но чтоб вот так вот… Нет, так не смогу. Николай Родионович, не волнуйтесь, мы в надежных руках. Кстати, что там у нас со временем? – И, дождавшись информации, полученной Николаем Родионовичем от автоответчика: – Сорок пять минут до посадки? Как, Сережа?