– Вот, тошнотики, уже узрели и батьку, и рюкзак! Ничего от них не спрячешь! – любуясь своими сыновьями в замёрзшем окне, смеялся отец.

– Мать! Нас, кажись, спалили! – улыбаясь и грозя кулаком в окно двум любопытным мордашкам, озорно закричал Сергей Татьяне, которая, уже взяв из саней старенький потрёпанный рюкзак мужа, шла в летнюю кухню прятать подарки.

– Ага, щас! Облезут неровно, особенно Санька! – беззлобно откликнулась Татьяна на смех мужа.

– Степаныч, ты уже слыхал, как они у нас тут набедокурили? Чуть печку не взорвала, Танюха моя! – всё так же веселясь и улыбаясь в густые усы, обернулся он к участковому.

– Да уж наслышан, как же! – заразившись весельем этой озорной и дружной пары, тоже разулыбался Степаныч.

Он всегда с большой радостью приходил в гости в эту весёлую, суматошную семью, где всегда что-то происходило, и где скучать было некогда. С добрым сердцем и белой завистью одинокий участковый всегда с любовью смотрел на них и словно отогревался душой в этом шумном гостеприимном доме.

А иногда, поймав в свои крепкие объятия щуплого младшенького Мишку и сунув ему горсть карамелек, осторожно тискал его, вдыхая запах тела сорванца, и плакал своей доброй искорёженной душой.

Однажды, будучи немного в подпитие, он едва не признался Сергею в причине своего одиночества, но, смахнув некстати набежавшую слезу, чмокнул вёрткого Мишку в макушку, нехотя отпустил того на свободу и промолчал.

Не любил этот крепкий мужик жаловаться на судьбу даже хорошему другу, и даже в подпитие. Так что, смахнув слезу, он налил им по чарке водки и выпил за детей Сергея.

А рассказать ему было о чём. Но пусть это так и останется для нас тайной, нехорошо выдавать чужие секреты.

– Ты чего в город-то мотался, детворе за подарками? – спросил участковый Сергея.

– Да и за ними тоже! – обернувшись, откликнулся тот.

– Да отвёз, вот, ружьё в ремонт, опять бойку капец пришёл!

– Ничего не пойму, то ли мои бандиты вхолостую щёлкают, то ли бракованный боёк в прошлый раз мне Игнатыч поставил!

– Да мужики наши, вроде, хвалят его. Я сам, правда, к нему ещё не обращался, слава Богу, но, говорят, классный специалист, – отозвался Степаныч на жалобу своего тёзки.

– Так вот и я тоже думаю на своих пацанов. Наверное, втихаря всё-таки балуются, стервецы!

– Так ты теперь, тёзка, выходит, безоружный? – всё ещё улыбаясь, спросил Степаныч.

– Ну, пока так вот, выходит. Но старый обещал, что к Рождеству буду при оружии. Там у меня и шептало нужно шаманить, да и цевьё уже хреново защёлкивается. В общем, полный швах, капремонт моему стволу будет делать.

И, не успев закончить свою мысль, Сергей повернулся и уставился во двор, где на крыльце открылась дверь, и из неё с криками выскочили двое полуодетых мальчишек.

Толкаясь и стараясь перегнать друг дружку, к воротам, к приехавшему отцу, оббегая стороною растерявшуюся мать, бежали Мишка и Сашка, радостные до невозможности сыновья.

– Ах, я вам, паразиты, щас дам! – весело кричала проморгавшая полураздетых отпрысков Татьяна, замахиваясь на спины пробежавших мимо детей полупустым рюкзаком.

А те, самозабвенно несясь к отцу, и не думали бояться мамки, хотя недавно и получили от неё «на орехи».

Старший, все-таки запутавшись в огромных старых отцовских валенках, умудрился упасть в снег, не добежав, и Мишаня, в диком восторге, что обогнал брата, кинулся к отцу на руки.

Взмыв в сильных руках отца вверх, при этом теряя валенки с босых ног, завизжал Мишка от восторга, на зависть Саньке, который, поднявшись со снега, понуро подошёл к ним и завистливо уставился на своих радостных родственников.