Вокруг этого печального шествия догорали остатки того, что еще совсем недавно было живым свидетельством прогресса, технологического развития и светлых надежд на будущее. Огромные заводские цеха, где должны были производиться компоненты для звездолетов и планетарной инфраструктуры, стояли как готические руины – их стены зияли пробоинами, крыши обрушились, а дорогостоящее оборудование превратилось в бесформенные металлические комки.

Транспортная станция импульсного монорельса представляла собой апокалиптическое зрелище. Ее элегантные кривые линии, некогда воплощавшие гармонию функциональности и красоты, теперь превратились в разрушенный скелет из торчащих балок, оплавленных опор и спутанных проводов, через которые все еще проскакивали искры остаточных энергетических разрядов. Детали сложнейших машин, предназначенные для строительства новых производственных цехов и жилых комплексов, валялись разбитые и абсолютно бесполезные среди обломков, превратившись из символов прогресса в памятники разрушения.

Каэл медленно обернулся и увидел своих новобранцев, которые маршировали почти идеально в ногу – это был результат неустанных, изматывающих тренировок Грейнджера, старого служаки, который не знал пощады ни к себе, ни к своим подчиненным. Солдаты шли стройными, геометрически правильными рядами, их лица были серьезны и сосредоточенны, глаза устремлены вперед, но в этих глазах многих из них читалось то же смятение, та же внутренняя борьба, что терзала и их командира. Они тоже видели беженцев, тоже слышали плач детей, и многие из них впервые в жизни задавались вопросом: правильно ли то, что они делают?

– Равняйся! Ровнее держать строй! – рявкнул Грейнджер своим привычным командирским голосом, подгоняя отставших и поправляя тех, кто сбивался с шага. – Шаг держать четче! Это не прогулка по увеселительному парку, солдаты!

Но даже его обычно железный, не терпящий возражений голос звучал как-то приглушенно и глухо на фоне этого всеобъемлющего апокалипсиса, словно сам воздух стал плотнее от горя и отчаяния.

Непроходимые джунгли высокого тростника, характерного для Сэко, окружали их зеленой, переливающейся на солнце стеной высотой в несколько человеческих ростов, но даже здесь, в этом природном заповеднике, война оставила свои кровавые метки. Многие стебли были переломаны взрывными волнами, другие обуглены огнем, а в воздухе висел едкий запах горящей растительности. Ветер, словно злобный дух разрушения, подхватывал искры и раскаленные угольки из догорающих руин и разносил их по джунглям, и там и сям вспыхивали новые, все более масштабные очаги пожаров. Дым поднимался бесчисленными столбами к небу, превращая ясный полдень в подобие сумерек, а солнце – в тусклый красноватый диск, едва пробивающийся сквозь пелену гари.

Высшие офицеры экспедиционного корпуса, включая самого Каэла, были посажены на скаковых зверей – величественных, почти мифических созданий, которые напоминали земных лошадей, но превосходили их по всем параметрам. Эти звери были более мощными, более грациозными, с развитой мускулатурой и удивительно умными глазами. Вместо привычных копыт у них были три когтистых пальца на каждой ноге, позволявших им уверенно передвигаться по любой местности – от каменистых утесов до болотистых низин. Эти прекрасные существа, которых кай'нао с древних времен называли «гар'токи» – что в переводе означало «быстрые духи ветра».

Рядом с Каэлом, покачиваясь в такт движению своего гар'токи, ехал хроникер Крейв – человек, чья профессия заключалась в беспристрастной фиксации исторических событий для потомков. Однако сейчас его обычно живое, заинтересованное лицо было мрачным как грозовая туча, а глаза, привыкшие видеть во всем материал для увлекательных репортажей, потускнели от тяжести увиденного. В его взгляде читалось то же потрясение, что охватило и многих других свидетелей этой трагедии.